Белые зубы

– Вот так-то, мистер! Индо-арийцы… получается, что я западный человек! Что ж мне теперь, слушать Тину Тернер и рядиться в коротенькие кожаные юбчонки? Тьфу. Это говорит лишь о том, – сказала Алсана, показывая свой английский язык, – что если забираться все дальше в прошлое, то легче найти подходящий запасной мешок для пылесоса, чем чистокровного представителя какого-нибудь народа или оригинальную религию на всем земном шаре. По-твоему, англичанине существуют? Настоящие англичанине? Это все сказки!

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Ты лишена корней.

Алсана потрясла энциклопедией:

– Ах, Самад Миа. Ее ты тоже сожжешь?

– Послушай, давай это отложим. Я слушаю важные новости. Серьезные выступления в Брэдфорде. Так что будь добра…

– О господи! – вскрикнула Алсана и с помертвевшим лицом упала на колени перед телевизором, тыча пальцем то в горящую книгу, то в знакомое лицо, улыбающееся ей в камеру: ее чокнутый второй сын скалился под рамкой с фотографией ее первенца.

– Что он делает? Он сошел с ума! Что он о себе возомнил? Почему он сейчас там? Он обязан быть в школе! Неужели настал день, когда дети сжигают книги? Не может быть!

– Я тут ни при чем. Ключевой момент, миссис Игбал, – холодно сказал Самад, откидываясь на спинку кресла. – Ключевой момент.

* * *

Когда вечером Миллат вернулся домой, в саду позади дома пылал огромный костер. Все его мирские сокровища, все состояние, терпеливо сколачиваемое четыре года будущим и действительным раггастани, все до единого альбомы, постеры, коллекционные футболки, клубные флайеры за два с хвостиком года, красивые легкие кроссовки «Эйр Макс», номера «2000 AD»[63] с 20-го по 75-й, фотография Чака Ди[64] с автографом, невозможно редкий сингл Слик Рика[65] «Hey Young World», «Над пропастью во ржи», гитара, «Крестный отец-1 и -2», «Злые улицы»[66], «Бойцовая рыбка»[67], «Собачий полдень»[68] и «Шафт в Африке»[69] – все было сложено в погребальный костер, который теперь превратился в дотлевающий курган из пепла, плюющийся то пластиком, то бумагой, – дым выедал мальчику глаза, и так уже полные слез.

– Каждый должен извлечь урок, – несколькими часами раньше сказала Алсана, с тяжелым сердцем зажигая спичку. – Либо все священно, либо ничто. Жжешь чужие вещи – теряешь то, что дорого тебе. Рано или поздно каждый свое получит.

10 ноября 1989

Рухнула стена. Заметное событие. Исторический момент. В действительности никто не знал, кто построил эту стену, кто ее сейчас ломал и хорошо это или не очень; никто не имел представления, какой стена была длины и высоты, почему люди гибли, пытаясь через нее перебраться, перестанут ли они гибнуть теперь, но все равно это было очень познавательно; отличный повод собраться. Вечером в четверг Алсана и Клара наготовили еды, и все уселись перед телевизором смотреть, как совершается история.

– Кому еще риса?

Миллат и Айри наперегонки протянули тарелки.

– Что там теперь происходит? – спросила Клара, прибежав из кухни с миской жареных ямайских клецок, три из которых мигом стащила Айри.

– Да все то же, – ухмыльнулся Миллат. – Абсолютно то же самое. Танцуют на стене, долбят молотками. Надоело. Дайте я посмотрю, что там еще идет.

Схватив дистанционное управление, Алсана втиснулась между Кларой и Арчи.

– Обойдешься.

– Это познавательно, – вдумчиво сказала Клара; у нее под рукой лежал блокнот, куда она готовилась заносить все хоть сколько-нибудь образовательное. – Такие вещи нам всем полезно смотреть.

Алсана кивнула и, подождав, пока два бесформенных бхаджи наконец проглотятся, произнесла:

– Я ему это и пытаюсь втолковать. Большое дело делается. Это самый что ни на есть исторический момент. Однажды твои собственные маленькие Игбалы станут дергать тебя за брюки и спрашивать, где ты был, когда…

– Я им скажу, что задолбался смотреть эти чертовы репортажи.

Миллат тут же получил две оплеухи: одну за грубость, другую за наглость. Айри грустно и недоверчиво покачала головой; она была одета странно и походила на тех людей, что танцевали на стене: одежда с эмблемой CND[70], раскрашенные граффити брюки, дреды. Она была в том возрасте, когда всякое ее слово становилось вспышкой гениальности в мире вековечной тишины, любое ее прикосновение казалось ей неповторимым, убеждение незыблемым, а мысль оборачивалась откровением, посланным ей одной.

– Это сугубо твоя проблема, Милл. Тебя не интересует, что происходит в мире. А по-моему, это чудесно. Они теперь свободные люди! После стольких лет – разве это не чудо? После десятилетий мрачного коммунизма, грозовой тучей висевшего над их страной, объединенный народ озарило солнце западной демократии. – Айри с воодушевлением цитировала «Ньюснайт». – Я считаю, что демократия – величайшее изобретение человечества.

Алсана, которой казалось, что Кларино чадо в последнее время стали уж больно высокопарным, протестующе подняла голову от жареной ямайской рыбы.

– Нет, дорогуша. Не надо заблуждаться. Величайшее изобретение человечества – картофелечистка. И еще электрощетка.