Белые зубы

Никто из них не знал, что древние нити мира связывают две эти встречи – или, говоря современным языком, транслируется повтор программы. Когда-то мы здесь уже были. В Бомбее ли, Кингстоне или Дакке – всюду крутят старые английские комедии, раз за разом они нудно описывают круг по территориям прежних колоний. Иммигранты охочи до повторений – неважно, перемещаются они с Запада на Восток, с Востока на Запад или с острова на остров. И вроде бы уже все, уже осели, но движение на месте продолжается: родители мечутся взад-вперед, дети ходят кругами. Трудно обозначить это явление: «первородный грех» будет чересчур; может, лучше сказать «родовая травма»? В конце концов, травма – то, что вновь и вновь напоминает о себе, и трагедия семейства Игбалов состояла в том, что они раз за разом совершали прыжок из одной страны, одной веры в другую, из объятий коричневой Родины – в белые веснушчатые руки имперского монарха. И прежде чем перейти к следующей песне, им придется несколько раз прослушать предыдущую. Именно это и происходило в доме Игбалов, когда Алсана самозабвенно грохотала на «Зингере», прокладывая двойные строчки по глади просторных штанов, а отец и сыновья сновали по дому, укладывая одежду и съестные припасы. Очередное повторение. Прыжок через континент. Ретрансляция. Но давайте по порядку…

* * *

Чего молодежь ждет от общения со стариками? Того же, чего с аналогичной легкой снисходительностью ждут от нее старики: почти полного отсутствия здравого ума; и те и другие считают, что будут не поняты, что слова их пройдут мимо собеседников (и не столько над головой, сколько между ног). А с собой нужно взять что-нибудь подходящее, что придется противнику по вкусу. Например, печенье «Гарибальди».

– Они его обожают, – пояснила Айри недоумевающим близнецам, когда троица друзей, усевшись на втором этаже омнибуса № 52, катила к назначенному месту. – Им нравится в нем изюм. Старики изюм обожают.

– Да ладно! – фыркнул из-под кокона «Томитроника» Миллат. – Дохлые виноградины – бр! Кому охота их есть?

– Но они правда-правда едят! – упорствовала Айри, запихивая печенье обратно в сумку. – А виноградины на самом деле не дохлые, а сушеные.

– Ага, их сушили дохлыми.

– Заткнись, Миллат. Маджид, скажи ему!

Маджид поправил очки на переносице и дипломатично сменил тему:

– Что еще у тебя есть?

Айри полезла в сумку.

– Кокос.

– Кокос?

– К твоему сведению, – прошипела Айри, отдергивая руку с орехом, чтобы его не схватил Миллат, – старики любят кокосы. Кокосовое молоко можно добавлять в чай.

– И еще, – торопливо прибавила она, увидев, как скривилось лицо Миллата, – у меня есть хрустящий французский хлеб, сырный крекер и яблоки.

– У нас тоже есть яблоки, голова, – сказал Миллат. По неведомым причинам «голова» на сленге Северного Лондона означает «дурак», «идиот», «тупица» – в общем, конченый неудачник.

– Зато мои больше и лучше, к тому же у меня есть мятный кекс и акки с соленой рыбой.

– Терпеть не могу акки и соленую рыбу.

– Кто сказал, что их будешь есть ты?

– А я и не хочу.

– И не будешь.

– Потому что не хочу.

– Даже если б и хотел, кто бы тебе дал?

– Значит, кстати, что я не хочу. Проиграла, – сказал Миллат и, не снимая «Томитроника», с силой прижал ладонь к ее лбу, как полагается в таких случаях. – Позор в джунглях!

– Успокойся, никто тебе ничего не даст…

– Облажалась, облажалась! – повизгивал Миллат, усердно натирая лоб Айри. – Вот так позор!

– Позор не мне, а тебе, это же для мистера Дж. П. Гамильтона…

– Наша остановка! – крикнул Маджид и, вскочив на ноги, едва не сорвал колокольчик.

– Будь моя воля, – раздраженно говорил один старик-пенсионер другому, – давно отправил бы всех обратно в родные…

Но эта древнейшая на свете фраза потонула в трезвоне колокольчика и топоте ног и забилась под кресло, составив компанию прилепленным комочкам жвачки.

– Позор, позор, знай свой приговор! – пропел Миллат. Троица прогрохотала по ступенькам и вывалилась из омнибуса.

* * *

У маршрута № 52 два варианта. От виллесденского калейдоскопа взять на юг, как ребята, – через Кензл-Райз, Портобелло, Найтбридж[45] – и наблюдать, как многоцветие улиц сменяется яркими белыми огнями центра города; а можно поехать, как Самад, на север – из Уиллзсдена в Доллис-Хилл и Харльсден – и с ужасом смотреть (если вы, подобно Самаду, слишком впечатлительны и при виде темнокожих людей норовите перейти на другую сторону улицы), как белый переходит в желтый, а желтый в коричневый, покуда не покажется Харльсденская башня с часами, возвышающаяся, как статуя королевы Виктории в Кингстоне, столице Ямайки, – высокая белокаменная колонна в обрамлении черного.