Белые зубы

– Праздник урожая, – повторил Миллат.

– Помощь местным жителям. Мистер Гамильтон, должно быть, вы обсуждали это с нашей учительницей, поэтому она нас сюда и направила. Возможно, вы просто забыли, – пояснила Айри взрослым голосом.

Мистер Гамильтон печально коснулся виска, словно напрягая память, затем столь же медленно открыл дверь настежь и мелкими голубиными шажками вышел под лучи августовского солнца.

– Что же, тогда заходите.

Вслед за ним ребята очутились в сумрачной городской прихожей. Она была битком набита викторианской мебелью, обветшалой и выщербленной, которая перемежалась с вещами более современными – сломанными детскими велосипедами, отслужившими свое букварями и четырьмя разновеликими парами грязных галош домочадцев.

– Итак, – весело спросил он, когда они вошли в гостиную с красивыми эркерами, за окнами которых шумел сад, – что вы принесли?

Ребята сгружали продукты на траченную молью софу, Маджид, как по магазинному чеку, их перечислял, а мистер Гамильтон тем временем, закурив сигарету, ощупывал эти припасы для пикника в городских условиях своими трясущимися пальцами.

– Яблоки… помилуйте… турецкий горох… нет, нет, нет, только не картофельные чипсы…

Когда была перечислена и раскритикована вся принесенная снедь, на глаза старика навернулись слезы.

– Ничего из этого я съесть не могу… вся пища слишком жесткая. Мне разве только кокосовое молоко по силам. Что ж… тогда мы с вами выпьем чаю. Не откажетесь?

Дети беспомощно смотрели на него.

– Присаживайтесь, мои дорогие, присаживайтесь.

Айри, Маджид и Миллат пугливо притулились на краешке софы. Тут раздался щелчок, и они увидели, что ото рта мистера Гамильтона отделился словно бы второй рот – на язык легли его зубы. Спустя мгновение он водворил их на место.

– Приходится измельчать пищу. И в этом исключительно моя вина. Многие годы небрежения. Чистые зубы в армии не в почете. – Он неловко ткнул себя в грудь дрожащей рукой. – Я был военным. Вот вы, молодые люди, сколько раз в день чистите зубы?

– Три раза, – соврала Айри.

– ЛОЖЬ, ЛОЖЬ! – хором крикнули Миллат и Маджид. – ВСЕ ТЫ ВРЕШЬ!

– Два с половиной.

– Так сколько же, милочка? – спросил мистер Гамильтон, одной рукой разглаживая брюки на коленях, а другой берясь за кружку с чаем.

– Один раз в день. – Испугавшись его тона, Айри решила сказать правду. – Как правило.

– Боюсь, когда-нибудь тебе придется об этом пожалеть. А вы?

Не успел Маджид изложить хитроумную историю о специальной машине, которая чистит вам зубы во сне, как Миллат честно сказал:

– Мы тоже. Один раз в день. Чаще всего.

Мистер Гамильтон в раздумье откинулся на спинку кресла.

– Мы не всегда придаем зубам должное значение. Между тем у нас, млекопитающих, в отличие от низших животных, зубы меняются всего один раз. Еще сахару?

После таких слов дети предпочли отказаться.

– Тут, как водится, все не так просто. Иметь белоснежные зубы не всегда разумно. К примеру, в Конго негров можно было разглядеть только благодаря их блестящим зубам – вы понимаете, о чем я? Страшное дело. Ух, и черные же они были, как смертный грех. А из-за зубов-то и умирали. Бедняги. А я выжил и теперь на все это смотрю по-другому.

Дети сидели молча. Потом Айри тихонечко заплакала.

Мистер Гамильтон продолжал:

– На войне решения приходится принимать мгновенно. Сверкнули зубы – и ба-бах! Вот так-то… Черные они были, как смертный грех. Жуткие времена. Лежат эти мертвые красивые мальчики передо мной, прямо у ног. Животы нараспашку, кишки мне на ботинки вываливаются. Сущее светопреставление! Красивые такие, черные, как туз пик; этих дурачков немчура завербовала, они и не понимали даже, что делают, за кого и против кого сражаются. Все решал автомат. Раз-два, и готово. Сколько было жестокости… Печенья?

– Я хочу домой, – прошептала Айри.

– Мой отец тоже воевал. Он был в английской команде, – сказал Миллат, рассерженный и красный.

– Ты, мальчик, об армии говоришь или о футболе?

– О британской армии. Он водил танк, «Мистер Черчилль». Вместе с ее отцом, – пояснил Маджид.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – возразил мистер Гамильтон, как всегда, любезно. – Насколько мне помнится, азиатов к нам не брали, хотя сегодня так, наверное, говорить уже нельзя. Да нет, какие там могли быть пакистанцы, чем бы мы их кормили? Нет, нет, – проворчал он, как будто бы из-за его слов мог измениться исторический факт. – И речи быть не может. Я бы такую пряную пищу не переварил. Пакистанцы! Пакистанцы были в своей, пакистанской армии, если таковая имелась. А бедным британцам своих педиков хватало…

Мистер Гамильтон негромко рассмеялся себе под нос и стал смотреть в окно, любуясь вишневым деревом, пышно раскинувшим ветви в углу сада. Когда, после долгого молчания, он повернулся к столу, в глазах его блестели внезапные, словно от пощечины, слезы.

– Так что, молодые люди, мы больше не станем говорить неправду? От неправды портятся зубы.

– Мы не врем, мистер Дж. П. Гамильтон, наш отец в самом деле воевал, – Маджид был известный миротворец и дипломат. – Его ранили в руку. У него есть медали. Наш папа герой.

– А когда зубы сгниют…