Белые зубы

Странная вещь – современный мир. В туалетах клубов постоянно слышишь, как девушки говорят: «Он удрапал и бросил меня. Он меня не любил. Он просто не способен любить. Он слишком обдолбан, чтобы знать, как любить». Как до такого дошло? Что такого в нашем нелюбящем веке, что заставило нас подумать, что мы, какими бы мы ни были, – люди в высшей степени достойные любви? Почему мы думаем, что каждый, кто не полюбил нас, – существо в некотором роде ущербное, убогое, не выполняющее свои функции? Еще хуже, если они променяли нас на Бога, рыдающую Мадонну или лик Христа в булочке чиабатта, – тогда мы называем их сумасшедшими. Выпавшими из жизни. Отсталыми. Мы так уверены в том, что мы хорошие, и в том, что наша любовь – великое счастье, что мы не в силах предположить наличие предмета, более достойного любви и преклонения, чем мы сами. Поздравительные открытки настойчиво уверяют нас в том, что каждый человек заслуживает любви. Нет, не каждый. Каждый человек заслуживает чистой питьевой воды. Но не все мы всегда заслуживаем любви.

Миллат не любил Айри, и Айри была уверена, что можно найти виновного. Ее мозг принялся лихорадочно работать. В чем главная причина? Уверенность Милы в своей ущербности. Из-за кого у него возникла эта уверенность? Из-за Маджида. Миллат родился на несколько секунд позже Маджида. Из-за него Миллат стал младшим сыном.

Джойс открыла дверь, и Айри сразу же пошла к лестнице на второй этаж, она задумала сделать Маджида вторым, на этот раз отставшим на двадцать пять минут. Она схватила его, поцеловала и занялась с ним сексом: сердито, яростно, без разговоров, без любви. Она трясла его, вцеплялась ему в волосы, запускала ногти, какие были, в его спину и, когда он кончил, с радостью заметила, что он при этом слегка вздохнул, как будто у него что-то отняли. Но она зря решила, что это победа. Он вздохнул потому, что понял, где она была и почему пришла сюда, и ему стало грустно. Долгое время они, голые, лежали молча, а осенний свет в комнате угасал с каждой минутой.

– Мне кажется, – наконец сказал Маджид, когда луну стало видно лучше, чем солнце, – что ты пыталась любить мужчину так, будто он остров, а ты – потерпевший кораблекрушение и можешь считать эту землю своей. Мне кажется, что теперь уже слишком поздно для всего этого.

И он поцеловал ее в лоб, как будто благословил, а она заплакала, как ребенок.

* * *

Три часа дня 5 ноября 1992 года. В пустой комнате встречаются (наконец) братья, которые не виделись восемь лет, и обнаруживают, что гены – эти предсказатели будущего – пришли к разным выводам. Миллата потрясают их отличия. Нос, челюсть, глаза, волосы. Его брат чужой ему, о чем Миллат и сообщает.

– Только потому, что ты сам этого хочешь, – возражает Маджид, бросив на брата хитрый взгляд.

Но Миллат недогадлив и не любит играть в загадки, он задает вопрос, в котором уже содержится ответ:

– Значит, ты продолжаешь этим заниматься?

Маджид пожимает плечами:

– Не я начал, не мне и прекращать, но ты прав, брат, я намерен помогать, чем могу. Это грандиозный проект.

– Это одиозное преступление! (брошюра «Святая неприкосновенность творения»)

Миллат вытаскивает из-за парты стул и садится на него верхом, отчего становится похожим на краба, попавшего в ловушку: руки и ноги разбросаны в разные стороны.

– Я смотрю на это иначе: как на исправление ошибок Творца.

– Творец не делает ошибок.

– Значит, так и будешь продолжать?

– Конечно.

– И я тоже.

– Ну что ж? Все уже решено. КЕВИН сделает все возможное, чтобы остановить тебя и таких, как ты. Тогда, на хрен, конец.

Но Миллат зря думает, что это кино. Это не кино, и не может быть никакого конца, так же как нет никакого начала. Братья начинают спорить. Временами спор разгорается особенно сильно. Они дискредитируют саму идею «нейтральной территории»; они заполняют класс историей, историей прошлого, настоящего и будущего (есть и такая) – они покрывают чистую территорию вонючим дерьмом прошлого, как вредные срущие дети. Они заполняют этот класс собой. Тащат в него все старые обиды, самые ранние воспоминания, всё, из-за чего они когда-либо спорили, и всё, из-за чего могут поспорить.