Белые зубы

И правда, в духовке на медленном огне подогревался шлем Гортензии. Айри вытащила его и водрузила на голову своей бабушки, прямо поверх шляпы с пластиковыми гвоздиками.

– У вас мотоцикл? – из вежливости спросила Айри.

Но мистер Топс опять был недоволен.

– Да. «Веспа джи эс». Ничего особенного. Одно время я думал с ним расстаться. Он напоминал мне ту часть моей жизни, о которой я предпочитаю не вспоминать. Мотоцикл обладает сексуальной притягательностью и, да простит меня Бог, одно время я пользовался им, чтобы привлекать девчонок. Я уже решил продать его, но миссис Б. уговорила меня не делать этого. Она сказала, что раз мне часто приходится выступать с речью то тут, то там, значит, мне необходимо что-то, чтобы ездить по делам. Кроме того, миссис Б. не любит метро и всякие автобусы. В ее возрасте тяжело пользоваться общественным транспортом, правда ведь, миссис Б.?

– Да, конечно. И он купил для меня эту тележку…

– Коляску, – сердито поправил Райан. – «Минетто» модели 1973 года.

– Да-да, коляску, но в ней удобно, как в кроватке. Вот так мы и ездим вместе: я и мистер Топпс.

Гортензия сняла пальто с вешалки, достала из кармана две светоотражающие полоски на липучках и надела их на запястья.

– Ладно, Айри, у меня сегодня много дел, так что тебе придется самой готовить, я не знаю, когда мы вернемся. Но не волнуйся, я скоро приду.

– Без проблем.

Гортензия цокнула языком.

– Без проблем! На нашем языке ее имя, Айри, значит «без проблем». Что это за имя такое, которое?..

Мистер Топс не ответил. Он уже стоял на улице, заводя свой мотоцикл.

* * *

– Сначала я должна была ее беречь от Чалфенов, – прорычала Клара в телефонную трубку. Ее голос – звучное тремоло злости и страха. – А теперь еще и от вас.

На другом конце ее мать вытаскивала белье из стиральной машинки, прижимая трубку плечом, и ждала.

– Гортензия, я не хочу, чтобы ты забивала ей голову всякой ерундой. Ты меня слышишь? Твоя мать свихнулась от этой ерунды, и ты тоже свихнулась, но я – нет, и на мне эта ерунда закончится. Если Айри придет домой и начнет нести этот бред, ты можешь забыть о Втором Пришествии, потому что ты до него не доживешь.

Серьезные слова. Но насколько же хрупок атеизм Клары! Как стеклянные голуби Гортензии на комоде в гостиной – дунуть, и они рассыплются. Клара до сих пор с опаской обходит церкви, как те, кто в юности был вегетарианцем, сторонятся мясных магазинов. По субботам она старается не ходить в Килберн, чтобы не сталкиваться с уличными проповедниками, вещающими, стоя на перевернутых ящиках из-под яблок. Гортензия чувствует страх Клары. Она спокойно запихивает новую партию белья в машинку и бережливо отмеряет порошок. Она отвечает коротко и решительно:

– Не беспокойся о ней. Айри Амброзия теперь в хороших руках. Это и она тебе скажет. – Как будто она вознеслась к Богу на небеса, а не замуровалась в подвале в Ламбете вместе с Райаном Топсом.

Клара услышала, как ее дочь взяла трубку параллельного телефона: сначала треск, потом голос, звонкий, как колокольчик.

– Послушай, я не собираюсь возвращаться домой, так что нечего поднимать шум. Я вернусь тогда, когда захочу, не беспокойся за меня.

Действительно, беспокоиться было не о чем, разве что о том, что на улице мороз, даже собачье дерьмо покрыто инеем, на стеклах машин появились первые ледяные узоры, а Клара жила зимой в доме Гортензии. Она знает, каково это. Да, ясное солнце в шесть утра, яркий свет на один час. Но чем короче становятся дни, чем длиннее – ночи, чем гуще темнота в доме, тем легче, тем легче увидеть в тени на стене зловещее предзнаменование, тем легче спутать стук шагов по тротуару с далеким громом, и бой часов в Новый год покажется набатом, возвещающим о конце света.

* * *