Белые зубы

– Да не смотри ты так удивленно, – дружелюбно сказал Арчи. – Это всего лишь зубы. Теперь ты знаешь. Ну и что, конец света, что ли?

Но в некотором смысле это и был конец света. Она пошла в свою комнату, взяла тетради и учебники, самую необходимую одежду, сложила все в большой рюкзак и надела длинное пальто прямо на ночную рубашку. На секунду она подумала о Чалфенах, но она знала, что не получит там ответов, там ей могут дать только убежище от вопросов. Кроме того, у них была всего одна свободная комната, и сейчас ее занимал Миллат. Айри знала, куда надо пойти – к самому сердцу тайн, туда, куда в это время суток можно добраться только на 17-м автобусе, сидя на втором этаже среди сидений, залитых рвотой, и до места назначения ехать 47 остановок. Но в конце концов она добралась.

– Боже мой! – пробормотала Гортензия, сонно моргая. Она стояла в халате, а на голове у нее были железные бигуди. – Айри Амброзия Джонс, ты, что ли?

Глава 15. Чалфенизм против Боуденизма

Да, это была Айри Джонс, ставшая на шесть лет старше с тех пор, как они последний раз виделись. Выше, шире, с грудью, без волос, в тапочках, выглядывающих из-под длинного бобрикового пальто. И это была Гортензия Боуден, на шесть лет постаревшая, ставшая ниже, шире, ее грудь свисала на живот, и волос у нее тоже не было (хотя она и – непонятно зачем – завивала свой парик), тапочки едва выглядывали из-под длинного ватного халата бледно-розового цвета. Но самое главное – Гортензии было восемьдесят четыре года. Но она не стала маленькой сухонькой старушкой. Круглая, крепкая. Ее жир так натягивал кожу, что морщины просто не могли появиться. И все же восемьдесят четыре – это не семьдесят семь и не шестьдесят три. В восемьдесят четыре впереди тебя ждет только смерть, надоедающая постоянными напоминаниями о себе. Смерть наложила отпечаток на ее лицо – и это показалось Айри новым. Ожидание, страх и благословенное успокоение.

И все же, хотя были и отличия, Айри с удивлением обнаружила, когда спустилась по лестнице в полуподвальную квартиру Гортензии, что в основном тут ничего не изменилось. Когда-то давно она часто бывала у бабушки – тайные визиты с Арчи, пока мать в колледже, – и всегда уносила с собой что-нибудь удивительное: маринованную рыбью голову, печеное яблоко с красным перцем или слова случайного, но навязчивого псалма. А потом в 1985-м на похоронах Даркуса десятилетняя Айри проболталась о походах к бабушке, и Клара положила им конец. Они, правда, иногда звонили друг другу. И до сих пор Айри получала письма, состоявшие из короткой записки на тетрадном листке и экземпляра «Сторожевой башни». Временами Айри смотрела на лицо матери и видела в нем бабушкины черты: широкие скулы, кошачьи глаза. Но вот уже шесть лет они не виделись.

А в доме, казалось, за это время прошло всего шесть секунд. Так же темно, сыро, так же глубоко под землей. По-прежнему везде расставлены сотни светских статуэток («Золушка идет на бал», «Миссис Тиддлитум показывает белочкам, как пройти к месту пикника»). Они стояли каждая на своей салфеточке и улыбались друг другу, радуясь, что находятся люди, готовые заплатить сто пятьдесят фунтов, выкроив их с пятнадцати пенсий, за такие жалкие фарфоровые или стеклянные безделушки. Над камином, занимая всю стену, появился гобеленовый триптих –

Айри помнит, как бабушка его ткала. На первом куске были Избранные, сидящие на небесах рядом с Иисусом в день Страшного суда. Все без исключения Избранные были белокурыми и голубоглазыми и казались настолько безмятежными, насколько позволяли дешевые нитки Гортензии. Они смотрели на «великое множество» – которое тоже казалось счастливым, но не таким счастливым, как Избранные, и наслаждалось вечным раем на земле. А «великое множество», в свою очередь, жалостливо смотрело на язычников (которых было больше всех). Язычники – мертвые – лежали в могилах, причем упакованы они туда были, как сардины в банку.

Не хватало только Даркуса (Айри смутно помнила только смесь запахов: нафталин и отсыревшая шерсть), зато было его пустое кресло – по-прежнему вонючее, и был его телевизор – по-прежнему включенный.

– Айри, посмотри, на кого ты похожа! Крошка, во что ты одета! Это же ужас! Замерзла, моя девочка! Дрожит, как осиновый лист! Дай лоб потрогаю. Так и есть. Температура. Ты что это заразу ко мне в дом тащишь?

В присутствии Гортензии самое главное – не признаваться, что болеешь. Как в любом ямайском доме, лечение будет хуже самой болезни.

– Нет, все нормально. Я не бо…

– Неужели? – Гортензия заставила Айри потрогать рукой лоб. – Это температура. Совершенно ясно. Чувствуешь?

Айри чувствовала. Лоб был горячий, как печка.

– Иди сюда. – Гортензия схватила плед с кресла Даркуса и набросила на плечи Айри. – А теперь живо на кухню, и хватит придуриваться. Это надо же додуматься: ночью, в холод, выбежать, толком не одевшись! Быстро пьешь чай, и бегом в постель.

Айри закуталась в вонючий плед и поплелась за Гортензией на кухню. Обе сели.