Белые зубы

– …а почему? Потому что самцы дерутся за самку и ранят друг друга. Выходит, это не биологическая неизбежность, а социальная. Но генетический результат тот же самый. Понятно? И только при применении трансгенеза, при экспериментальном введении онкогенов в геном, становится понятной эта разница. И мышь на фотографиях – это уникальная мышь. Я ввел онкогены, и опухоли стали появляться тогда, когда я предполагал. Пятнадцать недель на развитие. И в результате новый генетический код. Новая порода. Главное доказательство моего открытия, за которое можно получить приличные деньги. Роялтиз распределяется так: 80 % Богу и 20 % мне. Или наоборот. Зависит от способностей моего адвоката. А дураки в Гарварде все еще не верят, что это возможно. Хотя меня лично не интересуют деньги. Меня интересует наука.

– Здо-орово, – протянула Айри, неохотно отдавая фотографии. – Все это так сложно. Я кое-что вроде бы поняла, но остальное нет. И в итоге могу сказать только: это потрясающе!

– Да, – с притворной скромностью сказал Маркус. – Помогает убивать время.

– Уничтожить случайность…

– Если ты исключаешь случайность, ты правишь миром, – просто заметил Маркус. – Зачем ограничиваться только онкогенами? Можно запрограммировать все развитие организма: его способность размножаться, его вкусы в еде, его надежды на будущее, – механический голос, руки вытянуты вперед, глаза как у зомби. – Я БУ-ДУ ПРА-ВИТЬ МИ-РОМ.

– Представляю себе заголовки в газетах, – сказала Айри.

– Но если серьезно, – продолжил Маркус, убирая фотографии в папку и подходя к картотеке, чтобы положить их на место, – изучение отдельных линий трасгенных животных проливает свет на категорию случайности вообще. Ты меня слушаешь? Одна мышь ради 5,3 миллиарда людей. Смерть одной мышки – не конец света.

– Конечно, нет.

– Черт! Опять не лезет!

Маркус трижды попытался задвинуть нижний ящик, но потерял терпение и пнул его ногой.

– Дурацкий шкаф!

Айри заглянула в выдвинутый ящик.

– Надо поставить больше разделителей, – решительно сказала она. – И вообще у вас половина бумаг формата А3, А2 и вообще нестандартные. Чем заталкивать их ногами, лучше бы придумали, как их складывать.

Маркус откинул голову и засмеялся:

– Складывать?! Неудивительно: вся в отца!

Он сел на корточки перед картотекой и еще пару раз попытался задвинуть ящик.

– Нет, честно. Не представляю, как можно работать в таких условиях. Мой школьный хлам аккуратнее сложен, а я не собираюсь править миром.

Маркус, все еще сидевший на корточках, взглянул на нее снизу вверх. Отсюда она казалась грядой гор: Анды в более мягкой и гладкой версии.

– Отлично: я плачý тебе пятнадцать фунтов в неделю, если ты по два раза приходишь и разбираешь этот завал. Ты многому научишься и сделаешь полезное дело. Ну как?

Как? Джойс уже платит Маркусу тридцать пять фунтов в неделю, за которые он выполняет разнообразные услуги: присматривает за Оскаром, моет машину, полет грядки, моет окна и отправляет всю цветную бумагу на вторичную переработку. Конечно, на самом деле Джойс платила за его присутствие. За то, чтобы чувствовать его жизненную энергию. За ее надежды.

Айри знала, на какую сделку идет: в отличие от Милы, она не была ни в похмелье, ни в бреду, ни в отчаянии. Более того, она сама этого хотела, она хотела слиться с Чалфенами, стать одной из них, отделиться от хаотичной, полной случайностей жизни своей семьи и как бы при помощи трансгенеза перелиться в жизнь Чалфенов. Уникальное животное. Новая порода.

Маркус нахмурился:

– Чего задумалась? Я хочу услышать ответ в этом тысячелетии. Ну что, согласна или нет?

Айри улыбнулась и закивала:

– Конечно, согласна. Когда начинать?

* * *