Басни

Я вам мечтал в стихах воздвигнуть храм,
Хотaл, чтоб он, как мир, был долговечен.
Успех мне был искусством обеспечен,
Которым мы обязаны богам,
И именем богини той, что в храме этом
Была бы поклонения предметом,
Над входом начертал бы я слова
Такие: "Здесь дворец священный божества:
Одной Ириды здесь царят законы",
Хотя совсем не той, что служит у Юноны.
Не только что Юнона, — царь богов
Ириде этой сам служить бы был готов.
На своде, — чтоб покрыть богиню вечной славой,
Представил бы Олимп я величавый,
Ирида же средь всех сияла бы в лучах.
Изобразил бы жизнь ее я на стенах.
Любезней отыскать не мог бы я предмета,
Хотя событий здесь таких и не найти,
Что потрясти могли бы страны света,
Иль к разрушенью царств великих привести.
А в глубине дворца ее изображенье
Стояло бы: я отразил бы в нем
Ее черты, улыбку, выраженье,
Все, чем она приводит в восхищенье,
И чем пленяет всех, не думая о том.
Не только смертных я, — героев, полубогов
Представил бы у ног ее… богов самих!
Что поклоненье вызывает у других,
То ей приносит дань среди ее чертогов,
Пред алтарем ее священным. Из очей
— Хоть их изобразить мне было б очень трудно
Ее душа должна светиться чудно,
Безмерно нежная, — но только для друзей.
Однако выразить всего трудней, не скрою,
Ее небесный ум, что сочетать сумел
Всю прелесть женскую с мужскою красотою.
О ты, Ирида! ты, богиня, — чей удел
Распространять на всех свое очарованье,
Кого, как и себя, естественно любить
(Хоть при дворе твоем слова любви в изгнаньи,
Но их, в значении другом, употребить
Решаюсь я), позволь когда-нибудь поэту
Осуществить в стихах затею эту.
Подробно изложил я мысль ее и план,
Чтобы украсить тем свое повествованье,
В котором образец высокий дружбы дан.
Нехитрый мой рассказ твое вниманье
Сумеет, может быть, привлечь.
Здесь о царях идти не будет речь:
Но если кто-нибудь тебя пленить и может,
Так это не король, в котором сердца нет,
А смертный, — но такой, что жизнь свою положит
За друга… Ах, таких рождает мало свет!
Пусть четверо зверей, живущих дружно,
Послужат для людей примером, если нужно.
Союз составив, Ворон и Газель,
Да Крыса, да в придачу Черепаха
Друзьями жили и не знали страха.
Убежище их верное досель
Спасало их от глаз нескромных.
Но можно ль от людей укрыться вероломных?
Где ни скрывайся ты,
В пустыне ли, на дне ли океана,
Иль средь небесной высоты,
Все ж не избегнешь поздно или рано
Ты их сетей.
Газель резвилась раз среди дубравы,
Как вдруг орудие проклятое людей,
Рожденное служить для их забавы,
— Сказать короче, пес — ее разнюхал след.
Газель — бежать. А Крыса-та, в обед,
Друзьям сказала так: "Что б значило такое,
Что нас сегодня только трое?
И неужель
Успела нас забыть уже Газель?"
Но Черепаха ей: "Когда б, как Ворон, крылья
Имела я, — тогда
Я приложила б все усилья,
Чтобы узнать, что за беда
Вдруг приключилася с Газелью быстроногой.
В сужденьях о сердцах друзей
Я б не была такою строгой".
Тут Ворон в путь собрался поскорей
И видит издали еще он, как тревожно
Газель в ловушке мечется, куда
Она дала себя завлечь неосторожно.
Как, почему беда случилась и когда
Не спрашивал он с миной сердобольной,
Как сделал бы иной учитель школьный,
Он здраво о вещах судить умел,
Итак, скорей домой он полетел.
Составили совет друзья и в путь-дорогу
Хотят пуститься двое на подмогу
К подруге бедненькой. — "А Черепаху дом
Стеречь оставим мы; ползя с таким трудом,
Наверно добежит она до цели
Тогда, когда в живых не будет уж Газели".
Так Ворон порешил и с Крысой в тот же час
На помощь к Козочке они помчались горной.
И Черепаха следом поплелась
И плакалась она, в печали непритворной,
На то, что не дано ей длинных ног,
И что таскать с собой ей нужно вечно
Тяжелый свой домок.
Грызунья (так звалася Крыса — и, конечно,
Недаром) сумела перегрызть силок.
Их радость описать едва ли кто бы мог.
Пришел охотник. — Кем похищена пожива?
Запряталась Грызунья тут в дыру,
На дерево взобрался Ворон живо,
Газель же притаилася в бору.
Охотник чуть с ума не сходит:
Добычи нет как нет!
Вдруг Черепаху он находит;
Доволен он, — готов ему обед.
"О чем же, — думает он, — стал бы я крушиться?"
И Черепаху он кладет в мешок.
Не ведая сама, какой за ней грешок,
Готовилась она за всех уж расплатиться.
Но Ворон к Козочке летит,
Про все доносит ей. Оставивши засаду,
Прикинулась Газель хромой. Ей, словно кладу,
Охотник рад и вслед за ней спешит;
Мешок тяжелый он бросает, как помеху.
Грызунья в нем прореху
Проделать поспешила той порой,
И, выпустивши пленницу оттуда,
Скорее прочь торопится с сестрой,
Из коей в мечтах себе охотник мой
Готовил лакомое блюдо.
Так дело рассказал Пильпай. Коль Аполлон
На помощь бы ко мне пришел, то, думать надо,
Что так же был бы мой рассказ длинен,
Как Одиссея или Илиада.
Грызунья бы была, конечно, мой герой,
Хотя здесь, впрочем, роль для каждого готова:
Дитя "Неси свой дом" такое держит слово,
Что Ворон полетел стрелой
Сперва разведчиком, а после с донесеньем;
Газель, охотника искусным завлеченьем,
Дала Грызунье срок
Прогрызть мешок.
Так, появившись в должное мгновенье,
Работу каждый выполнил свою.
Кому ж отдать здесь предпочтенье?
Что до меня, я сердцу отдаю!
Чего не совершим из дружбы мы? По праву
Должны воздать мы больше чести ей,
Чем чувству, что слывет любовью у людей,
Хоть, впрочем, каждый день ему во славу
Слагаю песни я… Но, ах! душе моей
Оно блаженства не приносит никакого.
Вы цените одну сестру любви, и вот
Ее на все лады теперь мой стих поет.
Кумир мой был Амур, но я избрал другого,
И славу по миру спешу о нем разнесть
И в честь его, и в вашу честь.

Н. Юрьин