Башня Ворона

Мне наконец удалось разглядеть тебя вблизи, разглядеть, как судорожно вздымается твоя грудь, ощутить, как бешено колотится сердце. На лестницу ты ступил, объятый страхом, по мере погружения под землю твой страх усиливался, а при виде связанного, беспомощного Глашатая он достиг своего пика. Следом пришло осознание, что главный секрет таится за деревянной дверью, именно там сокрыто нечто, которое исподволь, едва уловимо взывало к тебе с первого дня твоего появления в башне. Фонарь в твоей руке качнулся, пламя дрогнуло. Ты попытался унять лихорадочное биение сердца и задышал ровнее. С губ сорвалось: «Что такое?!» – однако твой голос потонул в громком скрежете.

Тряхнув головою, ты совладал с паникой и описал подле меня круг. Остановился, приметив небольшую дверцу, во много раз меньше дубовой, однако твой взгляд был прикован ко мне. Завершив обход и не обнаружив ничего, кроме меня и двух створок, большой и малой, ты сунулся во второй проем. Поколебавшись, спустился по узким ступеням к вращательному механизму, простиравшемуся до высверленного в полу углубления. Механизм сильно отличал меня от прочих жерновов. Раньше ты сталкивался с нагромождением плоских камней, снабженных перекладиной, которую толкали люди, лошади или быки. Меня же вращал массивный деревянный вал, крепившийся к исполинскому зубчатому колесу из дерева. Оно сцеплялось зубьями с другим колесом, похожим на первое как две капли, вплоть до вала. Вращаясь, вал приводил в движение второе колесо, то, в свою очередь, – первое, чей вал вращал уже меня. Частично источником питания механизма служила вода. Надо отдать Ворону должное, постарался он на славу. Конечно, за годы заточения я изобрел множество способов улучшить процесс, но по понятным причинам не спешил делиться ими с богом Ирадена.

Понаблюдав, как крутятся колеса и вращаются валы, ты вновь поднялся ко мне. Тебе хотелось бежать отсюда на поверхность, однако ты отважился обогнуть меня еще дважды.

На лбу у тебя залегла складка, во взгляде сквозило недоумение.

– А теперь слышишь меня, Эоло?

Фонарь едва не вывалился из твоих трясущихся пальцев. У меня нет рта. Устная речь требует неимоверных усилий, а результат мало походит на человеческий голос.

– К-к… – Ты запнулся и, собравшись с духом, предпринял новую попытку: – Кто здесь?

К несчастью, твой голос потонул в общем шуме, а я более ничего не добавил.

Дрожа всем телом, ты попятился к выходу и захлопнул дубовую дверь. Глашатай по-прежнему лежал не шелохнувшись, очевидно без сознания. Миновав его, ты направился к лестнице. Вода успела схлынуть, обнажив некогда затопленную, а ныне просто мокрую площадку. Преодолев ее, ты начал взбираться по ступеням, но, не пройдя и десяти шагов, замер, опустился на пол и, пристроив подле себя фонарь, обхватил голову руками. А чтобы хоть как-то успокоиться, принялся считать каждый вдох и выдох.

– Это уже чересчур, – пробормотал ты, уставившись себе под ноги. – Здесь творится какая-то дьявольщина. Ничего не понимаю.

До сих пор обстановка была хоть и пугающая, но терпимая – пока я не заговорил с тобой. Эта крохотная деталь переполнила чашу, страх перерос в панический ужас, который охватывает человека, когда на его глазах происходит нечто поистине чудовищное. Но ты был воином. Неоднократно сталкивался со смертью, а может, и с чем-то пострашнее.

– Господин должен знать.

Ты выпрямился, поднял фонарь и встал, хотя в глубине души мечтал унести от меня ноги и спрятаться в каком-нибудь укромном местечке. Подавив отчаянный порыв, ты решительно двинулся вверх по лестнице.

Наверху вдруг послышались шаги. Ты круто развернулся, на цыпочках спустился на площадку, оттуда взбежал по ступеням в переднюю залу, где лежал Глашатай. Затравленно огляделся, юркнул в усыпальницу и, распластавшись за грудой черепов вперемешку с бедренными и берцовыми костями, задул фонарь. Когда твоя голова коснулась пола, ты наткнулся щекою на выступ. Что-то больно вонзилось в кожу. Пока Гибал не переступил порог – а кто еще мог спуститься в подклет, кроме Гибала? – ты приподнялся, пошарил по полу и, нащупав продолговатый округлый предмет с продетым шнурком, накрыл его ладонью.

С фонарем в руках Гибал шагнул в залу и пнул обездвиженного брата сапогом:

– Эй, ты! Еще не сдох?

Глашатай открыл глаза.

– Чувствуешь, как от тебя разит? – скривился Гибал. – Или уже принюхался?

– Развяжи меня, – слабым, преисполненным агонии голосом потребовал Глашатай. – Развяжи, ты, смердящий пес!

– Зачем, скажи на милость? – веселился Гибал. – Ты ведь и до двери не доползешь.

– Тогда прикончи меня. Ты добился, чего хотел, занял мое место и вдоволь поиздевался надо мною. Какой теперь от меня прок?

– Совершенно никакого, братец. Но вот досада: пока жив Ворон – не аватар, а сам бог, – тебе можно умереть не иначе как через самопожертвование. Сгинешь ты, сгинет и Ворон. Поскорей бы.

Ты закусил губу, чтобы подавить изумленный возглас. Я тоже с нетерпением ждал смерти бога. Гибал хотел не просто взойти на скамью. Он намеревался убить Ворона из Ирадена.

Убить бога.