Башня Ворона

– Намекаешь, чтобы я полностью передал тебе полномочия и ты мог распоряжаться ими по своему усмотрению?

– Так будет лучше, – заверил Ойссен. – А я подскажу, как изречь это с большей выгодой.

– С выгодой для кого? – спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил: – И куда подевались все малые боги града Вускции?

– Ты не из малых богов, – укорил Ойссен.

– А это меняет дело? Кто я? Союзник или ресурс для потребления?

– Не вижу особой разницы, – парировал Ойссен. – Против нас идет война. Без жертв не обойтись. Многие уже погибли. Однако град Вускция не покорен. Моя задача – сохранить его незыблемым. Или ты явился сюда с иной целью?

– Я здесь потому, что Мириада мой друг. И потому, что бог Ирадена посягнул на племя, обитавшее у подножия моего холма.

– Наслышан, наслышан. Ты провозгласил бога-осквернителя мертвым. Малому богу такое не под силу. Единицы способны уцелеть после такого. Ты же кормишь целый город, довольствуясь скудными молитвами, и не выказываешь ни малейших признаков слабости или утомления. Почему бы тебе не поделиться своим могуществом?

– Какие слова ты жаждешь от меня услышать? Озвучь их, а я подумаю.

– Только не затягивай, – предупредил Ойссен. – Ты славишься своим терпением, но, боюсь, время града Вускции истекает.

В своей каморке на постоялом дворе Вастаи ты откинул одеяла, натянул выстиранную одежду и уселся на край кровати с сапогом в руках.

– Он обещал тайком провести меня на крышу башни, – бросил ты.

Тиказ привалилась к двери и скрестила руки на груди:

– Ну а дальше?

– Дальше я спущусь по лестнице в подклет.

Ты натянул сапог и поморщился. Наверное, от боли.

– Только Глашатай способен подняться обратно, – рявкнула Тиказ. – Ты либо застрянешь там, либо погибнешь еще на спуске.

– Сомневаюсь. – Ты наклонился за вторым сапогом. – Я много думал об этом. Когда маешься бездельем, остается только размышлять.

Тиказ фыркнула, а ты невозмутимо продолжал:

– Глашатай, прежний Глашатай, наверняка в башне. Точнее, под нею. Живой или мертвый, но он там. Его искали везде, кроме подклета. Куда заглядывал только Гибал.

– После того, как взошел на скамью, – наставительно заметила Тиказ.

– Это известно лишь с его слов. А Глашатай исчез еще до назначения. Похоже, Гибал сумел спуститься и подняться без особого труда. Боюсь, ксуланцы тоже причастны. Они возомнили, будто Гибал позволит им пересечь пролив, а не получив желаемого, вознамерились восстановить Мавата в правах.

– Каким образом? – изумилась Тиказ, по-прежнему не размыкая рук. – Но даже если ксуланцы причастны, как им удалось провести Гибала по лестнице, а после вернуть целым и невредимым?

– Я уже говорил, они привезли с собою бога. Ворон очень могущественен, но временами малый бог способен на многое, – пояснил ты, надевая второй сапог, потом уперся ногами в пол, как бы проверяя свою устойчивость. – У вербов принято брать богов на поле боя. Безобидные на первый взгляд, они временами таят в себе большую опасность. Поэтому нельзя болтать лишнего, нельзя давать вербам никаких сведений, ведь богу достаточно малейшей зацепки, чтобы обратить ее против тебя. Брешь в броне, неприязнь к боевому товарищу – никто не должен знать, чем ты дышишь, куда направляешься, где твое слабое место.

Ты поднялся. И снова сел.

– Голова немного кружится. Напрасно поспешил.

Ты закрыл глаза.

– Лорду Гибалу известно многое: о брате, о том, как обстоят дела в крепости, в башне. Скорее всего, от привезенного ксуланцами бога требовалась какая-нибудь мелочь, однако ее хватило, чтобы расправиться с законным Глашатаем. Если моя догадка верна… – Ты открыл глаза и посмотрел на Тиказ. – Если моя догадка верна, Ворон не сумел воспрепятствовать врагу и нуждается в помощи.

– А значит, не прикончит тебя, когда ты сунешь нос в подклет! – злобно заключила Тиказ. – В знак благодарности.

Ты пожал плечами:

– Если не сумею вернуться, прокричу снизу о том, что увидел.

– И кто тебя услышит, кроме Гибала?

– Вероятно, никто, – согласился ты. – Поэтому я и решил посвятить вас в свой план. Если вдруг сгину, известите моего господина.

– Ты его любишь? – гневно выпалила Тиказ.

Ты уставился на нее, морщась то ли от боли, то ли от недоумения.

– Любишь Мавата настолько, что готов умереть ради него?

– После побега из дома мне было некуда идти, – ответил ты, помолчав. – Тогда я решил отрезать волосы, сбросить пару лет и записаться в солдаты. На поле боя всем плевать, кто ты и откуда. Поначалу все шло гладко. Но однажды меня ранили. Не критично, но достаточно, чтобы попасть в госпиталь, где меня разоблачил военврач. Я сражался подле Мавата. Он явился проведать меня, и лекарь рассказал ему… Он требовал, чтобы меня линчевали и отправили на родину. Мават вступился за меня, назвал отважным воином и велел лекарю держать язык за зубами, пригрозив расправой. Временами… временами он срывал на мне злость. Но это все мелочи в сравнении с тем, сколько раз он рисковал жизнью, чтобы спасти меня или кого-то из боевых товарищей.

Тиказ разжала руки и присела рядом с тобой: