Башня Ворона

Обернувшись, скользнул взглядом по влажной кладке до места, где она сменялась сухой. Неопределенно пожал плечами и шагнул в воду. Через две ступени погрузился по колено, споткнулся и едва не упал, когда вместо третьей ступени очутился на ровной площадке. Ты осторожно двигался вперед, пока не уткнулся насквозь промокшим сапогом в основание встречной лестницы.

На ее вершине зиял проем. Переступив порог, ты осветил комнату площадью в десять футов. Скрежет тут усилился, совершенно отчетливый, неопровержимый. Прямо перед тобой темнела массивная дубовая дверь. Справа проем поменьше вел в подобие ниши, где лежали продолговатые кости и груда черепов – всего шестнадцать, хотя едва ли ты удосужился сосчитать. Слева… Ты поморщился от вони, ударившей в нос. А в следующий миг узнал человека, распростертого на каменных плитах. Его грязные, некогда белые одежды превратились в лохмотья, ноги были заведены назад и связаны с руками за спиной. Твое лицо исказила гримаса ужаса. Даже в столь бедственном положении пленник внешне чрезвычайно походил на своих брата и сына, поэтому ты безошибочно угадал в нем отца Мавата, Глашатая Ворона из Ирадена. Живого! Правда, на последнем издыхании.

Что ты почувствовал, увидев Глашатая – если он еще считался таковым после коронации Гибала – живым? Мават категорически отрицал такую возможность, уверяя всех и каждого, что отец мертв, и в сложившейся ситуации это единственный неоспоримый факт. Очевидно, смерть отца была делом чести для Мавата – какой позор постигнет его, если выяснится, что Глашатай пренебрег священным долгом?!

Впрочем, на кону стояли вещи посерьезнее самолюбия Мавата. На кону стояло благополучие всего Ирадена.

Как я уже говорил, ты производишь впечатление человека неглупого. Ты не принял на веру заявление Мавата о неопровержимой гибели отца, руководствуясь при этом отнюдь не праздными рассуждениями. Потом гонец поведал тебе о подозрительных криках. Скорее всего, ты рассчитывал обнаружить Глашатая живым. Однако предвкушать катастрофу – это одно, а утвердиться в своих самых страшных догадках – совсем другое.

Все это время Глашатай был жив.

Ты злобно цыкнул и отвернулся. Из страха? Из презрения к трусу? Что терзало тебя? Мысль, что не только мир Мавата строился на незыблемой вере в самоотверженность Глашатая? Или осознание, что освобождение пленника сейчас бессмысленно? Обратного пути нет. Отец Мавата, безусловно, вправе вернуться на поверхность, но… Но он пролежал столько времени связанным. Сумеет ли он добраться до лестницы, преодолеть ее извилистые пролеты? Допустим, сумеет, а дальше? Что произойдет, взберись он на крышу? Тогда разоблачение неизбежно…

Сколько часов минуло с того момента, как ты спустился в подклет? Сколько часов осталось, прежде чем Гибал явится сюда и застанет тебя на месте преступления?

Ты обратил взор на исполинскую дубовую дверь, однако подходить к ней не стал, а заглянул в нишу, оборудованную под склеп. Как и говорила Тиказ, там покоились останки прежних Глашатаев, дочиста обглоданные птицами. Кости перенесли сюда и аккуратно уложили в центре усыпальницы. Сообразив, с чем имеешь дело, ты вновь покосился на отца Мавата – обездвиженного, начисто утратившего человеческий облик – и с отвращением отвернулся.

Нехотя, словно через силу твой взгляд переместился на дубовую дверь. По телу забегали мурашки, волосы на затылке встали дыбом. Ты, конечно, догадывался, что источник неумолчного скрежета скрывается за этой створкой. Поразмыслив, ты двинулся назад к лестнице, прислушался, вернулся обратно. Уверен, все это время ты ощущал мой зов, чувствовал, как кто-то или что-то говорит с тобою, только не мог различить слов. Собравшись с духом, ты толкнул массивную дверь.

Та поддалась на удивление легко. Несмотря на вес, она не просела, смазанные петли даже не скрипнули. А если бы и скрипнули, скрежет бы полностью заглушил посторонний звук. Ты распахнул дверь пошире, приблизился, поднял фонарь…

И узрел меня.

Точнее, узрел громадный черный валун с шершавыми белыми прожилками. Высотою четыре фута и двенадцать футов в диаметре, валун располагался в углублении, вырубленном в полу просторной залы. И непрерывно вращался. Пол, стены, воздух, каждая мышца твоего тела вибрировали от оглушительного скрежета. Разумеется, тебе и раньше случалось видеть жернова. Но не такие огромные. По правде сказать, я слишком велик для жернова и перемалываю лишь самого себя да каменные плиты. Ты таращился на меня целую – по своим меркам – вечность.