Баламут

Глупыши первоклассники лепили снежную бабу.

— Робя! — воскликнул долговязый Марат, обнимай за плечи меня и Тарасика. — Робя! В котелке вашего приятеля засветилась сверхгениальная идейка. Хотите, обнародую?

— Валяй! — мотнул головой Крюченюк. Окинув нас озорным взглядом, Марат изрек:

— Поступило предложение: взобраться на крышу Тарасикова дома. И забросать девчонок снежками. Эх, и визг поднимется на всю Москву!

Наша школа стояла во дворе большого восьмиэтажного дома, в котором жил Крюченюк. Не раз и не два мы и раньше лазали на головокружительную верхотуру. Оттуда до чего же захватывающий вид открывался! И все три вокзала как на ладони, и высотное здание у Красных ворот, и гостиница «Ленинград». А церквушек всяких! Особенно в мае любил я сидеть на коньке крыши Тарасикова дома, нагретой жарким солнцем. Но вот сейчас… сейчас что-то не тянуло на эту высотищу.

— Давайте в другой раз. А? — сказал я. — А сейчас двинем-ка в кино. «Пусть говорят»… такой, говорят, фильмище!

Но меня не поддержали.

— Завтра, Пашка, сбегаем в кино, — сказал Тарасик. — А теперь и вправду маханем-ка на крышу! Эх, и весело будет!

Не стал я больше возражать.

Поднялись на старом скрипучем лифте на восьмой этаж, сложили в угол портфели и — на чердак. (В Тарасиковом доме почему-то чердачные двери никогда не запираются.)

В слуховое окно вылезли на крышу: первым Марат, за ним Тарасик, а я замыкающим.

Было холодно и скользко. Снег осел, а кое-где вдоль карниза уже образовалась ноздреватая корочка.

Марат, сгорая от нетерпения, скомкал плотный, увесистый снежок и запустил его в проходивших внизу ребят. Но промахнулся.

Снежок шлепнулся впереди мальчишек. Брызнув врассыпную, они азартно загорланили:

— А ну, еще! А ну, еще!

— Да ему слабо попасть! Кишка тонка!

Марат скатал новый снежок. И опять запустил в пацанят. Да так здорово, что одному пострелу малахай с головы сбил.

Тут уж и Тарасик принялся за дело.

Но я не бросал снежки в ребятишек, ждал, когда девчонки из школы высыплют. Приготовленные же «снаряды» складывал про запас рядом с собой.

Сидел я на подоконнике слухового окна, метрах в трех от края крыши. Почему-то в этом месте было сломано ограждение. Погнутое звено из железных прутьев валялось в стороне, полузанесенное снегом. Лишь толстая стойка-труба, к которой была прикреплена решетка, торчала у края крыши.

В первые минуты немного страшновато было: думалось, поскользнись нечаянно, и… поминай как тебя звали! Это точно: вскрикнуть не успеешь, как скатишься вниз. Мне даже хотелось пройти чуть подальше от опасного места, ближе к ребятам, да сиделось тут удобно. К тому же и снегу вдоволь. И я остался.

Наверно, десятка два скатал снежков, когда из школы шумливой гурьбой выбежали наши девчата. Отсюда, с высотки, занятно смотреть на них: точно диковинные цветы неожиданно расцвели на снегу.

— Полундра, мужики! — бросил клич Марат.

И мы все трое дружно принялись бомбардировать девчонок нашими «гранатами».

Мне везло как никогда. Каждый раз прямое попадание! Тарасик и Марат не отставали от меня. Они тоже здорово поражали «противника». И среди девчачьей армии поднялась паника: визг, крик, отступление.

Чтобы удобнее было бросать снежки, я встал во весь рост, держа запасные «снаряды» в карманах. И только собрался запустить в отступающих вертихвосток последний — самый тяжелый — снежок, как внезапно поскользнулся и грохнулся на спину. И тотчас поехал вниз.

Не помню, как я догадался повернуться на живот, не помню, и как успел схватиться руками за железный стержень, оставшийся от сломанного ограждения. Одна нога моя свисала с крыши, второй же я случайно зацепился за невысокий бортик, протянувшийся у самого карниза.

Слабонервные девчонки внизу истошно вопили, призывая кого-то на помощь. Но мне не до раздирающих душу воплей было.

Чуть опамятовавшись от испуга, я осторожно приподнял голову, надеясь, что сейчас кто-то из ребят протянет мне руку. И тогда я, соблюдая всяческие предосторожности, начну полегоньку карабкаться вверх от гибельного места.

Но моих друзей словно ветром сдуло с крыши. Ни Тарасика, ни Марата… Не веря своим глазам, я еще раз огляделся вокруг. И взмолился, прося помощи:

— Ребята… ребята же!

Почему-то мне все еще казалось, что Марат и Тарасик, думая, будто я их разыгрываю, спрятались за фонарем слухового окна.

— Ребята, ну… ну, где вы там? Никакого ответа.

На мгновенье я закрыл глаза. По щекам катились слезы… Наконец, собравшись с последними силами, я попытался подтянуться на руках, держась за холодный железный стержень. Но — безуспешно. Правая нога, которой я зацепился за бортик крыши, едва не сорвалась вниз. И уж тогда бы…

«Что же теперь со мной будет?» — спросил я себя. Силы мои были на исходе. Руки немели и коченели. Порой я их совсем не чувствовал.

Не знаю, сколько еще пронеслось секунд, когда неожиданно в черном проеме слухового окна показалась растрепанная голова рыжей Катьки.

В первый миг я подумал: начинаются галлюцинации. Но бледное Катькино лицо с кровоточащей царапиной на скуле не пропало даже после того, как я поморгал ресницами.