Ave commune!

«Господи», – изо всех сил взмолился Давиан, обращаясь к тому, в кого раньше не верил. – «Не дай мне этого увидеть, прошу тебя».

– Ох и будет веселье и будет гром народной славы, когда ярость его падёт на импровизацию врагов классовых.

Давиан столько навидался в этом краю «счастья на земле», что не может даже уйти в негодование или злоба, которая с начала дня быстро иссякла. Он просто кивает, желая, как можно быстрее уйти отсюда и прячась от глаз Сима за свисающим куском капюшона.

– А ты как проведёшь время в марше? Наша коммуна хочет поставить рекорд по убийству классовых врагов общества. Нам, по, как её… санкции народной, даже разрешат использовать топоры и пистолеты.

– И кто же

– А всех, кто посмел, ибо народ должен иметь право бить врага. Женщины и мужчины, тут нет разницы, только бы лет шестнадцать было, а там народ и порешит их судьбу, – потирая руки, договорил Сим.

– Как я проведу время? – задумался Давиан. – Даже не знаю, наверное, после того, как отслужу у вас, буду праздновать, – фальшиво улыбаясь, сказал юноша.

– Давай расходится, иль ты пройдёшь со мной к нам?

– Нет, – утвердительно ответил Давиан, поднявшись со стула и устремившись прочь из заведения.

Для юноши открылась ещё одна истина о людях здесь живущих. Они полны ненависти ко ближним своим и злобы, да это и воспитывается Партией, ибо человек, взращённый на идеях равенства и которому привили зависть, устремлённую на уравнение всех и вся, станет идеальным инструментом в управлении социумом. Марш коммунизма, как одно из доказательств того, что эта страна – край искалеченных душ, дышащих злобой и похотью.

Глава четырнадцатая. Холодные сердцем, красные разумом

Следующий день.

«Да когда же это всё кончится?!» – готов в разуме возопить к небесам юноша, одиноко душой бредущий по улице, забитой толпами людей, мельтешащих средь зданий, откинувший плотный мрак, туда-сюда.

Парень в балахоне не знает, куда они идут и какую цель преследуют в пути, ему до этого нет дела. Он просто идёт вперёд, пытаясь ускорить шаг, чтобы как можно быстрее прибыть на место службы.

«Утро. Снова служба. Партия» – перечисляет парень то, что давит на него, не отнимая взор от плит, которыми вымощена улица. Хоть рядом с ним идёт человек, в котором он видит друга, который с ним столько времени пробыл и многое прошёл, его присутствие только вгоняет в состояние депрессии.

– Пауль, как ты? – спрашивает юноша, надеясь услышать голос друга, хотя сам понимает, что это только усилит боль.

Из-под капюшона и серой одежды, похожей на плотную рясу, раздался голос, лишённый всяких эмоций и чувств, превратившийся в машинную речь:

– Всё в порядке, товарищ Давиан. Вы что-то хотели? – холодный вопрос саданул по Давиану хлыстом бесчувствия.

Его друг – Пауль был приставлен к Давиану в качестве спутника по назначению Фороса, и видимо для назидания, чтобы окружающее парня, да и сам юноша знал, что бывает, если перейти догматы Партии.

«Партия… проклятая Партия» – гневно пылает мыслью парень, теряя нить размышления и продолжая просто идти на место работы, которое ему указали старшие товарищи по сфере идеологического просвещения после утреннего восхваления коммунизма на складе.

– Пауль, как тебе сейчас живётся? – вопросил Давиан, желая услышать, что что-то жизнеутверждающее от друга, но его ответ вновь ранит душу парня ледяным безразличием в речи:

– Всё в порядке, товарищ Давиан.

«У тебя есть другие фразы?» – гневается юноша на друга, сжимая кулаки, но тут же печаль по приятелю, скорбь по тому через что ему пришлось пройти. Давиан помнит, что ему приходится быть общественной собственностью, угождать каждой прихоти толпе, а посему Пауль становится просто нарасхват, когда нужно выполнить грязную работу или устроить забаву для толпы духовно-прокажённых. Давиан даже думать не желает, о том, в каком кошмаре живёт его друг, ограничиваясь только смутными представлениями о том, как живётся приятелю.

– О, а у тебя есть увлечения сейчас?

– Мне запрещено делать что-либо без воли коллективов, ибо могло оскорбить Партию и народ. Я же тогда не согласую это с народом, а значит, отступаюсь от закона.

Давиан отчётливо помнит, что такие люди, как Пауль, преступившие закон и обращённые в равенство обязаны любое действие, свершаемое вне воли общества или не по естественным нуждам, согласовывать с народом на уровне улиц. Конечно, это делается для подтверждения положения, что народ за всем следит, что его праведная воля доносится до самых «падших» членов общества, но Давиан, смотря на то, чем стал его друг, чувствует истину.

«Молодцы, сделали его махизмом, унизили и лишили воли. Партия… народ коммун… кучка людей, погрязших в ложной свободе. Рейха и его Инквизиции с Храмовниками на вас нет, тогда бы вы поплясали».

– Пауль, что же ты будешь делать? Чем займёшься?

– Сущность моего существования – служения народу и Партии, поскольку только так я могу изгладить свою вину за страшные преступления.