Читаем Авалон полностью

– И все же что-то ему виделось! Человек этот Черный, петля…

– Тут вы правы. – Фурманов подтянул к себе еще одну кружку, плеснул в нее коньяка из пузатой бутылки. – И Менжинский тоже прав. Смерть Есенина нельзя рассматривать отдельно. Она в совок… куп… п-нос… – Он отпил из кружки, пожевал кусочек голландского сыра. – Она в одном ряду с другими. Я знавал и Котовского, и Фрунзе. С последним вместе служили в Туркестане. Между прочим, меня уговаривают написать о нем книгу.

– Вы согласились?

– А что бы вы сделали на моем месте? Конечно, согласился. Сейчас по крупицам восстанавливаю его биографию. И последние дни тоже. Есть договоренность с хирургом, который его оперировал.

– С Р-розановым? Вы с ним встретитесь?

– Вернусь в Москву – встречусь. Он до сих пор переживает случившееся… – Фурманов потер подбородок, заглянул на дно кружки. – Хотите еще коньяку?

– Нет, спасибо. Я согрелся. Даже жарко…

Вадим сидел в продавленном кресле, расслабленный, обвисший. Его уже не морозило, от маковки до пят разлилась горячая, ленная истома. Суставы поламывало, но боль не жгла, а слегка щекотала, от нее даже не хотелось избавляться.

Фурманов убрал бутылку и кружки, подвел черту под разговором:

– Вы, я так понимаю, еще задержитесь в Питере? Тогда я найду способ сообщить вам о результатах беседы с Розановым. Будем держать связь.

– Обязательно. И еще… – Вадим смешался, подумал, что поступает совсем уж неблагоразумно, но досказал: – Вас не затруднит в Москве зайти к Александру Васильевичу Барченко и передать ему от меня привет?

Фурманов непонимающе поднял брови.

– А что вам мешает позвонить ему прямо отсюда? Вот же телефон. – И он показал на аппарат, стоявший у кровати.

Если бы все было так просто! Вадим уже не раз и не два порывался набрать московский номер шефа, но в конце концов отказался от этой идеи. Телефоны особой группы прослушивались людьми Ягоды. Такой звонок мог навлечь неприятности на голову Александра Васильевича и, что было совершенно недопустимо, сорвать задуманную Менжинским операцию. Вадим помнил указание: никакой утечки информации. Он и так подставил себя под удар, выложив Фурманову то, чем не имел права делиться ни с кем, кроме своего немногочисленного эскорта.

А позвонить ох как тянуло! Барченко дал бы дельный совет, направил в нужное русло. Это он умел. Но доверяться проводам в наше время нельзя.

Фурманов, умница, угадал все без лишних разъяснений.

– Хорошо, я зайду к нему. Что еще передать, кроме при… ив… ве… Может, напишете записку, а я занесу?

Вадим отрицательно тряхнул взлохмаченными волосами.

– Если вы с этой запиской попадетесь кому-нибудь в ОГПУ, вам не поздоровится. Передайте ему все, что я вам р-рассказал. А он придумает, что делать, я не сомневаюсь.

– Сложно там у вас! – хмыкнул Фурманов. – Как хотите… Это все?

– Да. Вернее, нет… Спросите у него про Аннеке. Что с ней, где она? Я почти два месяца ее не видел.

– Аннеке? Чуднóе имя… Это ваша невеста?

Вадиму сделалось еще горячее, по венам будто кипяток пошел.

– Не то чтобы невеста, но…

– Да говорите уж как есть.

– Но я ее люблю. И она меня тоже.

Аннеке… Не только имя было чуднóе, но и его носительница. Дикарка с Крайнего Севера, выросшая в лопарском стойбище, среди мхов, оленей и сполохов полярного сияния, она не побоялась круто изменить судьбу и приехать в Москву. И тут между ней и Вадимом, как говорится, возникла химия[1]. Любовь толкнула их друг к другу. Всего раз они были близки, и с того дня Вадим переменился. Осознал, что эта женщина ниспослана ему фатумом. Но рулетка непредсказуемой фортуны крутнулась в обратную сторону: он сел в тюрьму, потом оказался у Ганнушкина, а после Менжинский, Ленинград и так далее. Аннеке к нему не допускали, и он ни словом не заговаривал о ней, опасаясь, что это может ей навредить. Однако ждать стало невмоготу. Если не увидеться, так хотя бы весточку от нее получить…

Фурманов кивком подтвердил, что суть просьбы ему понятна, вдаваться в нюансы интимного и сердечного свойства не нужно.

– Запомню. Спрошу.

Вадим едва сумел встать – такая многотонная тяжесть поселилась в нем.

– Благодарю, Дмитрий Андреевич. Пойду я.

– Куда вы? – изумился Фурманов. – Ночь на дворе, вьюга разыгралась, и видок у вас неважнецкий. Вы, часом, не больны?

– Не знаю. Устал очень…

– Оставайтесь у меня. Разместимся. Вы на кровати ляжете, а я по-походному – на п… пол… Схожу у портье раскладушку попрошу.

Вадим раскрыл рот, чтобы возразить, но слабость затопила весь организм – лень было не то что ворохнуться, а просто слово вымолвить.

Фурманов расценил молчание как знак согласия и вышел.

Вадим повернул одеревенелую шею, посмотрел на будильник треста «Точмех», оглушительно тикавший на тумбочке. Стрелки на циферблате показывали без пятнадцати четыре. Скоро утро. Впрочем, середина зимы в Ленинграде – пора темная, рассветет не скоро.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне