Авалон

Вид огнестрельного оружия ничуть не смутил бесновавшуюся свору. Она тоже ощетинилась вольтами, а вдобавок еще и клинками всех размеров и мастей.

– Отступаем! – уголком рта скомандовал Фурманов.

Он был в своей стихии – как на фронте, когда руководил маневрами подразделений. Правда, сейчас под его началом находился всего один боец, а противостояла целая орда, поднаторевшая в кровавом ремесле.

Вадим скосил глаза на певичку, но ее как ветром сдуло. Притворщица выполнила свою задачу, заварила кашу и убралась от греха. Испарились и музыканты. Вдали маячил гардеробщик, побелевший как полотно. Он не делал ни малейших попыток вызвать милицию и тем паче встрять в назревавшее побоище.

– Гаси фраеров! – проорал кто-то, и этот призыв послужил сигналом к началу сражения.

Воинствующая орава покатилась по проходу, обтекла распростертого великана, который оклемался, но все еще не мог подняться с пола.

Вадим, как защитник осажденной крепости, метал в наступавших все подряд: чашки, блюдца, графины. Это не помогало, вал неостановимо надвигался. Фурманов ахнул из «браунинга» в люстру. Попал снайперски – богемское стекло взорвалось мириадами осколков, они осыпали надвигавшееся стадо и произвели в его рядах кратковременное смятение. Воспользовавшись заминкой, Вадим схватил столик, приподнял его (скатерть с оставшейся посудой съехала к ногам) и протаранил высокое окно.

Ресторанный сброд выбрался из-под бренных останков люстры и повалил с улюлюканьем, словно охотничий отряд, преследующий зверя. Беспорядочно посыпались пули, одна из них жикнула под правым ухом Вадима, опалила мочку. Фурманов в ответ стрелял над головами, старался обойтись без смертоубийства, хотя с его-то уменьем мог запросто положить с пяток кривляющихся подонков.

Вадим без понуканий выскочил через вышибленное окно на улицу. В него неласково вцеловался безжалостный балтийский норд-вест, завывавший над погруженным во мглу городом.

– Дмитрий Андреевич, вы где?

Фурманов в разорванном кителе выпрыгнул следом и вхолостую щелкнул «браунингом».

– У вас случайно нет патронов?

Из ресторана в снег посыпались уголовники. Преследуемые не стали дожидаться, пока те выкарабкаются из наметенных под стеной «Донона» снежных сопок, и дернули во всю мочь вдоль поблескивавшей, как слюда, Мойки.

Вадим бежал через не могу. В заживших ребрах вновь пробудилась боль, с каждым шагом она делалась все острее, зазубренным шкворнем вдавливалась в утробу. Но остановиться нельзя было ни на миг – позади слышались топот, гиканье и треск пальбы.

Когда добежали до Певческой капеллы, в общую какофонию вплелись трели милицейских свистков.

– Наконец-то! – выдохнул на бегу Фурманов и дернул Вадима за руку. – Спрячемся, а то и нас вместе с этими заметут…

Они скрылись во дворе капеллы и оттуда наблюдали, как конный патруль разгоняет увлекшихся погоней пьянчуг. Те разбегались кто куда, бросали стволы, спрыгивали на речной лед. Троих-четверых повязали, другим, по всей видимости, посчастливилось уйти.

– Будем считать, что из этого прик… к… люч… из этой истории мы выпутались благополучно, – прокашлял Фурманов и спрятал «браунинг» в кобуру.

Вадим едва продышался. Покуда отмахивал аршин за аршином, было жарко, но теперь, после того как минут десять посидел в неподвижности, январская стужа просочилась сквозь пиджак и рубаху, потекла в распаренные поры. Нет, не сезон нынче гулять без пальто, а оно, к несчастью, осталось на вешалке в «Дононе». Так же как и шинель Фурманова.

– Идемте-ка, Вадим Сергеич, – сказал писатель, притопывая на месте, чтобы согреться. – А то и зам… м-мер-з… околеть недолго.

– Стойте! – Вадим поднял раскрытую ладонь. – Слышите? Там двое пеших патрульных.

– Ни черта не слышу.

– А я отчетливо… Судя по шагам, идут сюда. Спрячемся под лестницей.

Вадим повлек почтенного литератора в угол двора. Там они примостились за горой смерзшегося угля и затаились.

Немного погодя показались два силуэта, закачались на желтушном фоне фонарных отсветов. Вадим услышал перешептывание:

– Никого?

– Кубыть, никого. Валяем дальше…

Они ушли. Фурманов выступил из-за укрытия, сослепу ударился о лестницу, ругнулся:

– Мать твою! Ни зги…

– Я вас выведу. Держитесь за меня.

Вадим, видевший все как днем, уверенно пошел на свет фонарей. Фурманов следовал за ним, как незрячий калека за поводырем.

– Да вы, Вадим Сергеич, чудо природы! Вас изучать надо.

– Третий год изучают, – без какой-либо рисовки ответил Вадим. И счел нужным прибавить: – Я у нас в группе не один. Другие куда способнее.

– Скромничаете…

Они снова вышли к перилам, ограждавшим скованную прочной коркой речку. Столпотворение на набережной улеглось, не видно было ни ресторанного отребья, ни милиции.

Вадим промерз насквозь, зубы стучали.

– Сог-греться бы…

Фурманов глядел на него пытливо – как на неизвестный науке артефакт, в значение которого хотел бы проникнуть.

– Вы в Ленинграде где проживаете – в гостинице?

– Проживал. Две недели назад попал в больницу с переломами. А сегодня сбежал оттуда, надоело…

Вадим выложил все начистоту, не было уже сил изворачиваться.

Меж ресниц Фурманова заскакали лукавые огоньки.