Авалон

– Вы меня заинтриговали. И способностями, и вашей историей… У меня на хороших людей чутье. За девушек заступаетесь, смелости вам не занимать, деретесь знатно. Едемте ко мне в «Асторию». Согреетесь, и поговорим без дураков.

– В «Асторию»? В «Асторию» можно…

– Только там пропускной режим, как в воинской части. Документы у вас с собой?

Вадим хлопнул себя по темени. Гэпэушное удостоверение лежало в тумбочке, в палате. Второпях покидая больницу, забыл его взять.

Фурманов взглянул на наручные часы, мозеровские, с фосфорическими цифрами.

– Третий час. Без документов вам все равно никуда. Сгоняем в ваш госпиталь, заберем что нужно и сразу ко мне.

Вадим был без мандата и без денег. Хорошо, что у Фурманова нашлось и то, и другое. Он тормознул ехавшего в конюшню сонного ваньку, спросил, сколько будет стоить проезд до Обуховки. Возчик заартачился, но, увидев перед собой красноармейскую книжечку, услужливо пригласил товарищей военных садиться.

Домчал аллюром. Фурманов наказал ему обождать, посулив заплатить по двойному тарифу. Вадим вымелся из крытой повозки, побежал к лечебнице и стал взбираться по лесенке к окну покинутой не так давно палаты. Кучер заелозил на козлах. Он уже в мыслях честил себя за сговорчивость и с огромным желанием сдриснул бы отсюда подобру-поздорову, но Фурманов с «браунингом» сидел за его спиной.

Вадим добрался до окна. Открыть его снаружи оказалось куда сложнее, чем изнутри. Подумав, он прибегнул к хитрости: вынул из брюк ремень, соорудил на его конце петлю, накинул на ручку, которая, хвала небесам, была прикреплена с внешней стороны рамы. Держась за поручни, отклонился сколько удалось в сторону, дернул. Рама отъехала, приоткрылась щель.

Вадим вдел ремень обратно в брючные лямки, поохал, ожидая, пока стихнет боль в ребрах. Эх, зарекался, что не доведется больше сегодня трюкачествовать, а оно вон как…

Он встал на поручень и вертким мангустом перепрыгнул на подоконник. Намеревался постоять, послушать, все ли спокойно, но тепло, скопившееся в палате, как будто втянуло в себя намерзшееся тело. Не заметил, как очутился на полу, и поскорее захлопнул раму.

Зубы все еще стучали. Он подошел к тумбочке, раскрыл дверцы, чтобы забрать удостоверение, но боковым зрением заметил такое, что рука повисла в воздухе.

В одеяле, наброшенном на скатку, изображавшую спящего, торчал охотничий нож с наборной рукоятью.

Вадим сидел в натопленном номере Фурманова, а в руках вытанцовывала канкан оловянная кружка: вверх-вниз, вверх-вниз. В ней плескался французский коньяк, к которому Вадим прикладывался, чтобы унять дрожь. По-трезвому обсудить дела не получилось – Фурманов оценил состояние «чуда природы» и настоял на приеме сильнодействующего лекарственного средства, чья этикетка свидетельствовала о десятилетней выдержке.

– Пейте смело. Это вас не хуже бани прогреет.

Вадим пил, прихватывая губами край выделывающей коленца кружки. Причиной дрожи был не только озноб. Из головы не шла виденная в палате картинка: нож, вогнанный в одеяло. Под ним должен был спать он, Вадим. И это его хотели убить.

– Кто?.. – в сотый раз задавался он безответным вопросом.

В памяти всплывал наблюдатель в кубанке. Он теперь грезился повсюду: даже в холле «Астории» проскочил бесплотной химерой, как выходец с того света. Ни личность его, ни цели не известны. Ведомо лишь, что шпионил, подглядывал… мог и покушение совершить. Ясно, что за ним стоял не Менжинский – этому незачем подсылать ассасина, на Лубянке все решается проще и оперативнее. Тогда, может, в игру включился кто-то, кому важно помешать расследованию? Эта гипотеза выглядела логичнее, правда, ничуть не облегчала жизнь. Вадим не имел ни малейшего представления о своих врагах, не знал, кто они, где их логово и каким будет следующий выпад.

После ста граммов коньяка он рассказал Фурманову все. И не столько по пьяной лавочке, сколько от осознания того, что этому человеку доверяет больше, чем Эмили и Горбоклюву. Командир-писатель не станет ловчить исподтишка.

– Что думаете, Дмитрий Андреевич? Успею я что-нибудь вызнать или меня р-раньше кокнут?

Фурманов задымил любимым «Османом».

– Вы меня за Кассандру держите? У меня, в отличие от вас, исключительных способностей нет. А гадать на кофейной г… г-гу… щ… Гхм! Гадать на бобах – это не по мне. Так что указать вам того, кто на вашу особу посягнул, не могу. А вот насчет расследования…

Он прикусил папиросу подернутыми табачной патиной резцами, затянулся.

Вадим отставил кружку. Марево, заволокшее мозг, мигом рассеялось.

– Вам что-то известно? Я за любую подсказку полцарства отдам!

– Откуда они у вас, полцарства? Хотя… я бы не отказался. Но это будет не по-партийному.

– Вы знали Есенина. Правда ли, что он баловался дурманными цигарками?

– Ни разу за ним такого не замечал. Пить пил, курил все – от махры до сигар. Но ничего кроме… Допускаю, что где-нибудь в Тифлисе ему подарили этот мухотрав и, возможно, он даже его попробовал. Но пристраститься? Нет. На Сережу это не похоже.

– То есть в наличие у него наркотических галлюцинаций вы не верите?

– Ни на понюшку.