Атомный конструктор №1

Первое испытание советского термоядерного оружия — «водородной» бомбы РДС-6с состоялось 12 августа 1953 года. За неделю до этого — 5 августа, Председатель Совета Министров СССР Маленков на внеочередной сессии Верховного Совета СССР горделиво заявил: «За границей сторонники войны длительное время тешили себя иллюзией насчет монополии Соединенных Штатов Америки в деле производства атомной бомбы. За последнее время заокеанские противники мира нашли себе новое утешение. Соединенные Штаты, видите ли, владеют более мощным, чем атомная бомба оружием, являются монополистами водородной бомбы. Но это не так. Правительство считает необходимым доложить Верховному Совету, что Соединенные Штаты не являются монополистами и в производстве водородной бомбы».

За месяц же до этого — 2 июля, на пленуме ЦК тот же Маленков как пример «преступных антигосударственных действий» привел решение Берии (члена Бюро Президиума ЦК КПСС и Первого заместителя Председателя Совета Министров СССР!) «без ведома ЦК и правительства. организовать взрыв водородной бомбы». Получалось, что Маленков 5 августа хвалился тем, что 2 июля осуждал.

Заботы сотрудников КБ-11 лежали, впрочем, в совсем иной плоскости, но кое-что коснулось и их — в день ареста Берии произошло крупнейшее общеотраслевое событие: на базе Первого, Второго и Третьего Главных управлений при Совете Министров СССР образовалось Министерство среднего машиностроения СССР. Первым министром был назначен Вячеслав Александрович Малышев, заместителями — Ванников и Завенягин.

Реорганизацию — сомневаться в том не приходится — подготовил еще Берия, потому что в одночасье такие важные дела не решаются. Однако о структурной перестройке в «атомных» делах «наверху» низовой слой атомщиков узнал позже, а вначале всех оглушила весть о Берии.

Когда еще в двадцатых числах июня «саровцы» летели на полигон, группа задержалась в Омске и заночевала в гостинице аэропорта. Вечером Давид Абрамович слушал по радио сообщение о каком-то торжественном собрании в Москве и обратил внимание, что при перечислении партийногосударственного руководства не упомянули Берию. С тем Фишман и уснул — вылет был назначен на раннее утро.

На полигоне все сразу втянулись в работу. Прошло с полмесяца. Однажды в полдень Фишман устанавливал на башне лампу — в том месте, где предполагался центр РДС-6с при ее закреплении на башне перед подрывом. По этой подсветке настраивали оптическую аппаратуру для измерений. Вдруг раздался звонок полевого телефона. Звонил Александр Дмитриевич Захаренков (впоследствии — Герой Социалистического Труда, Главный конструктор «нового объекта» на Урале, заместитель Министра среднего машиностроения СССР). И произошел примерно следующий разговор:

— Давид! Есть новость, от которой можно на ровном месте упасть, а ты — на высоте. Так что лучше спускайся.

— Саша, нет времени! Взялся двумя руками за поручни стремянки, говори.

— Только что передали правительственное сообщение — арестован Берия.

По словам самого Давида Абрамовича, новость была действительно сногсшибательной для всех, а особенно — для «уполномоченных Совмина». Эти представители Совета Министров, как и представители МГБ и МВД, курировали вопросы режима и безопасности и вели себя весьма властно и жестко. Теперь они молча стояли у репродукторов и вслушивались в сообщения по радио.

Но, несмотря на растерянность «уполномоченных», работы не замедлялись, строгая собранность сохранялась, как и напряженный темп подготовки к испытаниям. В особом понукании никто не нуждался.

ЗАТРОНУВ здесь тему Берии, надо сказать следующее. Объективное изучение рассекреченных документов и знакомство со свидетельствами тех из атомщиков, кто имел дело с Берией прямо и регулярно, приводит к однозначному выводу о том, что роль Лаврентия Павловича Берии в советском Атомном проекте была выдающейся. И руководил он не методами репрессий.

Приведу пример.

Ноябрь 1949 года. С момента успешного взрыва РДС-1 прошло два месяца. Производство даже единичных атомных бомб — вопрос для СССР жизненной важности. И вот, подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а, констатирует, что «хранение деталей РДС-1 из аметила (кодовое наименование плутония. — С.К.) на комбинате № 817 поставлено неудовлетворительно». Плутониевые детали для РДС-1 были помещены в сырые подземные помещения, не обеспечивающие их поверхность от коррозии.

Казалось бы, комментарии излишни! Руководство комбината можно легко (и, увы, не без оснований) обвинить чуть ли не в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время — главный фактор, который дороже любого золота! Однако в «оргвыводах» Берии и близко нет «расстрельного» оттенка.

Виза его выглядит так:

«Начальнику комбината № 817 т. Музрукову (будущему многолетнему директору ВНИИЭФ. — С.К.) и главному инженеру т. Славскому (будущему «атомному» министру. — С.К.) — указать на недопустимость такого отношения к хранению… Заместителю директора т. Рыжову, ответственному за хранение — выговор».