Все, кто разрабатывал и подписывал чертеж, знали, что Фишман прав, но конструкторы пошли на нарушение симметрии вынужденно, а на работоспособность это не влияло. Так Давиду Абрамовичу и объяснили, но он попросил еще подумать. В конце концов картина «поля» получилась симметричной по всем точкам и линиям, но поражает то, как
Фишман эту лишнюю точку сразу же усмотрел в том смешении тысяч точек, от которого действительно рябит в глазах!
Давид Абрамович не рассчитал эту точку, а мгновенно увидел ее так же, как конструктор самолетов Туполев, только посмотрев на новый самолет, сразу знал, в каком месте взлетной полосы он оторвется от нее.
НАКАНУНЕ шестидесятилетия Октября — в 1976 году, Фишман был награжден орденом Октябрьской революции. И это воспринималось как естественная награда: и по заслугам, и по статусу, и по судьбе он заработал этот орден действительно всей своей жизнью.
Утром его могла разбудить соседка из соседнего коттеджа с извещением: к Фишманам опять забрался в палисадник лось. И общими усилиями его отталкивали (!) от яблони, выгоняя на улицу. Маленькая бытовая деталь, но тогда — в 80-е годы, она была для «Арзмаса»-16, имевшего и гордое закрытое имя «Кремлев», характерной. Тут делали грозное оружие, но тут царили мир, покой, добрые отношения и добрые курьезы.
Рядом были давние товарищи и коллеги — начиная с самого ЮБ — Юлия Борисовича Харитона. Иногда он заходил в гости, начинались разговоры — сразу о многом. Харитон вспоминал о своей заграничной командировке в Кембридж, говорил об искусстве, о театре.
Жизнь выходила, вроде бы, как говорят расчетчики, на «полку». То есть, кривая, описывающая «функцию жизни», уже не стремилась резко вверх, а шла все более полого, «выполаживалась».
Неожиданностей не предвиделось, но и высоты были освоены немалые. В ближайшем кругу общения — академики, блестящие теоретики, а главное — надежные и опытные ученики, соратники, пришедшие когда-то к нему в КБ молодыми горячими ребятами, а теперь тоже отмеченные орденами и лауреатскими званиями, тоже прошедшие полигоны, командировочные вагоны и повидавшие жизнь во всех ее видах.
Когда-то пермяк Гена Соснин, выпускник Московского механического института (так тогда назывался МИФИ) 1949 года, приехал на «Объект» двадцатишестилетним парнем сосредоточенного вида. А теперь лауреат Ленинской премии, кавалер трех орденов Трудового Красного Знамени, кандидат технических наук Геннадий Александрович Соснин был правой рукой Фишмана, и тот записывал в небольшом блокнотике: «Генн. Алекс. Соснин. Эрудит в житейском плане (почему-то все знает и при том раньше всех). Нерешенный вопрос — почему? «Пермяк, соленые уши»? Очень любит кино. Сам шьет и кроит чехлы. Увлекается «рыбалкой». Любит администрировать. Иногда подмечает тонкие физические особенности».
Ко времени, когда была сделана эта «внутренняя» запись, Фишман знал Соснина не менее тридцати лет. Но вот же — и после такого срока знакомства, да что там — знакомства! — после долгой общей работы, его подчиненный и коллега все еще живо интересовал его! Давид Абрамович о нем думал, размышлял, находил новое и все еще непонятое.
Однажды Фишман передал в палату приболевшему Соснину такое письмо:
«Дорогой Геннадий Александрович!
Начну с просьбы — не обижайтесь, что до сих пор не навестил Вас. Это намеренно, чтобы не принести какую-нибудь инфекцию. Все время держим руку на пульсе Вашего здоровья. Все пока, слава богу, идет хорошим темпом, а сейчас это главное (!).
Если что нужно — не стесняйтесь, передайте через своих. Наверно скоро Вам разрешат добираться до телефона, и тогда поговорим по обстоятельнее.
Что Вы читаете? Может быть, прислать что-нибудь легкое?»
И так — с интересом и вниманием, он относился ко многим людям, близким ему и по общему делу, и по подходам к делу.
Радовал внук Митя — сын Нины. 23 августа 1982 года в дневнике появилась забавная запись, достойная быть показанной самому Корнею Чуковскому: «22 VIII. Митя впервые был в Моек, зоопарке с Ниной. По приезде домой Митю начали расспрашивать о впечатлениях. — Митя, на кого похож слон? — Не знаю… На другого слона…» В другом месте был записан еще один «шедевр» внука: «28 VIII84. Я желток съел, остался один белток. Митя».
Кроме семьи, у него давно была и большая служебная «семья» — его ведь не зря называли «папа Фишман». К Давиду Абрамовичу шли с личными проблемами и ведущие специалисты, и рядовые сотрудники. Он помогал не только потому, что видел в этом свой долг, не только по склонностям натуры, но и потому, что постоянно избирался членом