Арысь-поле

— Я не прорабатываю. Ты ж знаешь, я ни во что не верю. Просто не могу понять, чем эта религия хуже остальных, чтоб ее так безжалостно выбросили на свалку?

— Ты что, историю не учил в школе? Тебе ж объясняли, что раз царь один, значит, и бог один. Иерархия, брат, должна быть едина, чтоб не плодить ереси в темных умах, типа твоего.

— Черт его знает. Я привык доверять своим глазам и своим ощущениям. Вот, подхожу я к церкви, и ничего меня не трогает в этой груде кирпичей с золотым набалдашником, а когда я увидел Арысь-поле, когда ужик начал раздуваться и скалиться, мне стало жутко. Понимаешь, я говорю не про религию по большому счету, а про нашу маленькую реальность, которая тычется во что-то непонятное, а ведь объяснение должно быть всему. Мы можем просто не знать его… Вот тебе, и вся религия.

Вадим не ответил. Слышно было, как поплавок с характерным бульканьем плюхнулся обратно в воду.

— Знаешь, — продолжал Слава, — иногда, особенно после сегодняшней ночи и разговора с волхвом, мне кажется, что мы занимаемся ерундой. Мы никого не найдем, пока теоретически не разберемся, что же ищем.

— И как мы можем разобраться?

— Не знаю. Просто у меня такое предчувствие.

— А ты не боишься?

— Чего?

— Ну… разбираться.

Приподнявшись на локте, Слава увидел загорелую спину Вадима, речную гладь, показавшуюся ему вдруг холодной.

— Бояться, значит, верить, что все это существует, и что весь наш материализм — дерьмо собачье, и живем мы не по законам генетики и эволюционного развития, а, черт знает, по каким законам. И наш разум, также как и наша жизнь, ничего из себя не представляет. Ты понял, что я сказал?

— Понял. Я уже три дня назад это понял. И я боюсь.

— Наверное, я тоже, — Слава нащупал сигареты и закурил, глядя в даль, — но стараюсь не признаваться в этом, и тогда не так страшно… Ведь не бывает вопросов без ответов, а волхв, по всей видимости, знает эти ответы.

— Не думаю. Если б он знал, то просто не пустил бы нас в свой мир. Он, образно говоря, может знать, где находится вход в него, но устройства тоже не знает.

— Да брось ты эту удочку! Все равно не клюет! — Славе надоело разговаривать со спиной — ему хотелось видеть глаза Вадима, чтоб понять, действительно ли он разделяет его мысли, или подыгрывая, насмехается и заманивает в философско-религиозные дебри.

— А что будем делать? — Вадим вытащил леску и повернулся, — чем-то же надо заниматься.

— Пойдем на хутор.

— Зачем?

— А черт его знает. Как я могу объяснить, зачем, если мы оба не представляем, что творится вокруг. Может, там что-нибудь изменилось, а мы и не догадываемся.

Вадим покорно смотал удочку и положил рядом с палаткой.

— Пошли, если хочешь. Но не думаю, что за день там что-то произошло. Я б услышал.

— Нет у тебя такого слуха, чтоб услышать это!.. А хочешь, поедем домой, и пропади оно все пропадом! Я уже два дня не был у себя на заводе, — Слава зло бросил сигарету в кусты.

— Тебе ведь волхв сказал, что уже невозможно выйти из игры, даже если все уничтожить, типа, порвать фотографию, спалить хутор. Мы засвечены в том мире. Ведь он это сказал?..

— Но не могу я так! — Слава стукнул кулаком по земле, — я должен что-то делать, и при этом понимать, что я делаю! Наверное, из меня получился бы плохой охотник. Я не могу сидеть в засаде — меня бесит бесцельное времяпрепровождение.

— Так, отдыхай. Ты ж мечтал об отдыхе.

— Я не отдыхаю! — Слава смотрел снизу вверх, сощурившись, с какой-то внутренней ненавистью, — я не отдыхаю — я жду. Чего жду, не знаю; зачем мне это, не знаю; что я от этого получу, и, вообще, каков будет финал, тоже не знаю! Но жду!.. Это абсурд, в конце концов!..

— Вся наша жизнь — абсурд, — Вадим криво усмехнулся, — пошли на хутор, проветримся.

— Не хочу я на хутор! — Слава резко поднялся, — я знаю, чего я хочу!.. — он подошел к машине, открыл ее и долго копался в багажнике, — вот! — победно достал бутылку, — вот, чего я хочу!

— А ночью будем спать сном младенцев?

— Черт! И это нельзя! — Слава швырнул бутылку обратно в машину, — я даже на работе позволяю себе расслабиться, а здесь, как… как… — он не мог подобрать нужного слова.

— А здесь, как на войне, — Вадим посмотрел на часы, — уже девять. Через час начнет темнеть. Давай договоримся, если сегодня ночью ничего не произойдет, то завтра мы уезжаем. Дарим нашему фотохудожнику снимок — пусть какой-нибудь коллаж из него слепит, и забываем об этой истории… если, конечно, она сама не найдет нас.

— Давай!.. А как же ты говорил, что не можешь без этой девочки, что она преследует тебя?.. Ты посмотри, какая, — Слава вытащил снимок. Теперь и ему вдруг показалось, что в лицах девушек что-то изменилось, но, что, именно, он не смог уловить.

— Что там? — спросил Вадим, видя, как сосредоточенно Слава рассматривает на фотографию.

— Сам глянь.

Вадим подошел. Фотография будто стала ярче, особенно, Настя; создавалось даже впечатление, что ее фигура делалась объемной, выползая из картона. На мгновение Вадим подумал, что сейчас она протянет к нему руки…

— Бред какой-то!.. — он зажмурился, мотнул головой.

— Что?