Палатку он увидел издали. Рядом с ней поднимался еле заметный дымок; под пологом сидел Вадим и курил, глядя на речную гладь. Заслышав шум двигателя, он повернул голову, но не встал навстречу, а продолжал смотреть на приближающийся джип таким же задумчивым взглядом, с каким только что смотрел на реку.
— Привет, — Слава выпрыгнул из машины, гордо держа хлеб на вытянутой руке.
— Привет. И где же тебя хрен носил? Между прочим, уже шесть. Ты что, пек его? — говорил Вадим так обиженно, что Славе стало неловко. Он хлопнул друга по плечу и присел рядом.
— Я был у волхва. Много, оказывается, странного на свете.
— Догадываюсь, что много… ты знаешь, я так и решил, что ты поехал к нему, — игра в «обиженку» Вадиму давалась плохо — уже через минуту он повесил над тлеющими углями успевший остыть котелок с ухой и заговорил так, будто ничего и не произошло, — двенадцать штук за полчаса поймал. Все, как на подбор, окуни и плотвички сантиметров по двадцать пять. Я сам удивился своим талантам… Так что тебе рассказал волхв?
— Волхв сегодня был не в меру разговорчивым. В частности, он поведал, что такое Арысь-поле, просветил в области язычества, и, прикинь, я кажется начинаю верить в этот его, гребаный мир. Никакой он не сумасшедший!.. А наши девочки, похоже, соприкасаются с его миром весьма тесно, только не знаю пока, в какой ипостаси. Ты извини, но я показал ему фотографию.
— Ну, и?.. — Вадим отложил нож, которым резал хлеб.
— Во-первых, его как-то сразу перекосило, а, во-вторых, он посоветовал искать черненькую. Дескать, это проще.
— Почему?
— А хрен его знает. Он так решил.
— В принципе, может, он и прав — к Игорю ведь подошла она, а если б не это, никто б вообще не знал об их существовании. А как ее искать, если мы знаем только имя, и то, если она не наврала?.. Знаем еще, что она курит и пьет пиво…
— Пока будем ждать, — Слава зачерпнул ухи, — а ты, блин, оказывается, кулинар!..
— Значит, будем ждать, — Вадим пропустил комплемент мимо ушей, — только давай больше не будем заниматься такой самодеятельностью, как сегодня.
— Ладно, — Слава протянул руку, — мир, дружба, футбол. Черт его знает, все как-то спонтанно получилось… а потом, все равно кому-то надо было здесь остаться, так ведь?
— Может, все ты сделал правильно, но, сам видишь, в какую помойку мы влезли. Здесь надо держаться друг за друга, и уж, по крайней мере, знать, кто где находится.
— Проехали, — Слава навалил себе полную миску ухи, — слушай, а картошка откуда?
— Из дома. Я ж знал, что нам тут не один день куковать.
Слава принялся за еду, а Вадим снова закурил, отвернувшись к реке.
Смеркалось. Красноватый диск солнца уже опустилось за сосны, оставив в небе розовый шлейф, а над рекой еле заметную дрожащую дымку. Это был не туман, который стелется по утрам, скрывая противоположный берег, а легкая поволока, казавшаяся залитым водой стеклом. Сразу ожили птицы, тоже утомленные дневным зноем. Оказалось, что их здесь великое множество. Одни щебетали и попискивали в кустах; другие низко носились над рекой, хватая клювами, то ли воду, то ли мелкую речную живность; третьи, наоборот, взмыли высоко в побледневшее небо и превратились в черные точки, перемещавшиеся непредсказуемыми зигзагами. Над кустами появился рой мошкары, сумбурно сновавшейся вверх-вниз по одному им видимому цилиндру. И такое вокруг царило умиротворение, будто наступил минутный перерыв в тупой, изнуряющей боли; будто тело расслабилось, боясь пошевелиться, чтоб не прервать это чудом подаренное мгновение, когда не чувствуешь ничего, и одно это уже является счастьем.
Слава вытянулся на покрывале, раскинув руки, и наблюдал за птицами.
— Вадим, — он повернул голову, — а ты хотел бы стать, к примеру, птицей?
— Почему птицей? — Вадим стоял на самой береговой кромке и внимательно смотрел на неподвижный поплавок — рыба, видимо, ушла на глубину, ленивая и полусонная.
— А кем?.. Рыбой?
— Нет, рыбой не хочу, точно, — он засмеялся, — это ты учение волхва прорабатываешь?