Слава придвинул к себе фотографию, и ему показалось, что черноволосая девица ехидно усмехнулась, правда, в следующее мгновение это наваждение прошло.
— Больше вы мне ничего не скажете? — на всякий случай, уточнил Слава, пряча снимок.
— Ничего, кроме того, что уже сказал — не лезьте в наш мир.
— Да мы не лезем в него! — возмутился Слава, — это он лезет к нам! Я ничего не знал о ваших богах, «ужиках» и прочей дряни, и еще б сто лет не хотел знать, если б мне не принесли эту дурацкую фотографию, сделанную, между прочим, нашим современным фотоаппаратом! Так, кто к кому лезет?..
Волхв монотонно качал головой, и было не ясно, соглашается он, или просто думает о своем.
— Вот и помогите мне разделить миры, чтоб все заняло свои места, — продолжал Слава, — к примеру, если я тупо порву фотографию, что-то изменится?..
— Само уже ничего не изменится.
— То есть, даже если я не буду их искать, тоже ничего не изменится? Тогда в чем дело? Почему вы не хотите мне помочь побыстрее закончить со всем этим?
— В мире много богов, поэтому много случайностей, — волхв снял со стены маленький пучок травы, перевязанный грязной серой веревочкой, — возьми. Положи в карман и носи с собой.
— А что это?
— Науз.
— Что такое науз?
— Ладанка, по-вашему.
— И от чего этот науз меня спасет?
— Это у вас все должно от чего-то спасать. У нас она просто поможет тебе ясно мыслить, а спасать себя будешь сам.
Слава повертел в руках странно пахнущие былинки и сунул в карман рубашки — туда, где лежали сигареты.
— Спасибо и на том, — он поднялся, думая протянуть на прощанье руку или в их мире это тоже не принято. Волхв продолжал сидеть неподвижно, глядя на улицу сквозь открытую дверь, и взгляд у него был пустым и отрешенным. Слава решил, что он находится в каком-то своем шаманском трансе и не стал его тревожить. Не спеша, вышел на улицу и зашагал к машине; посмотрел на часы — было уже четыре. Вадим, наверное, злился, но Славу это не очень тревожило — его мысли пытались обрести стройность после всего услышанного, потому что без этого любые дальнейшие действия становились бессмысленными.
Слава размышлял не столько о единстве язычества и христианства, сколько о существовании высших сил вообще.
Задумавшись, Слава проскочил поворот на луг и сообразил это, когда уже подъезжал к Любомудровке. Остановился, и сразу наступила тишина — лишь тонкие птичьи голоса перекликались в глубине полей. Природа замерла, не находя больше сил бороться со зноем. Даже ветерок не тревожил ее ожидания вечерней прохлады, которая так, впрочем, и не наступала. Захотелось курить. Сунув руку в карман, Слава наткнулся на пучок травы. Былинки напоминали мох — такие же темно-зеленые, похожие на маленькие деревья. В детстве он любил находить в лесу такой же плотный зеленый ковер, и долго вглядываясь в него, представлять карликовый мир, населенный невидимыми сказочными существами. Это было так давно, что он усмехнулся. Зачем-то поднес пучок к открытому окну и дунул на него. Еле заметная стайка не то листочков, не то иголок полетела в сторону Волховки. Словно следуя за ней, Слава развернулся и поехал обратно, к той дороге, которую сам же обозначил в траве. Лишь один раз он оглянулся — вдалеке, на ослепительно голубом небе вдруг возникло небольшое облачко. Откуда оно могло взяться, такое одинокое в прозрачном просторе?.. Но Слава не стал анализировать это событие, ибо законы природы неисповедимы, так же, как пути Господни. Хотя, может быть, это одно и тоже…
Даже быстрее, чем ожидал, Слава вернулся к нужному месту и с асфальта свернул на луг. В радостном азарте гонщика он даже не заметил, как появилась Дремайловка. Анна Никифоровна стояла у забора и увидев знакомую машину, подняла руку. Слава не понял, хотела она что-то сказать или просто поздоровалась, но останавливаться не стал, лишь небрежно махнув в ответ.