Аркадия

«Радуйся, радуйся, Андроджео[116], и, если после смерти успокоенной душе твоей позволено слушать[117], внимай слову нашему и торжественные почести, которые в этот час воздают тебе твои товарищи, прими благосклонно, где бы ты ни пребывал. Уверен я, что твоя благостная душа, снизойдя с высот, посетит снова эти рощи и что видит она и чувствует, как сегодня мы в память о тебе освящаем твою свежую могилу. И если это правда, как она может не ответить на такой наш призыв? И ты, кто сладостным звучанием свирели чаровал весь наш лес, наполняя его невыразимой гармонией, как ныне, замкнутый в тесном узилище меж холодных камней, выносишь вечное молчание? Как, всегда примирявший ссорившихся пастухов своими кроткими речами, мог ты их покинуть, оставив ропщущими и недовольными паче прежнего? О, благородный отец[118] и учитель всего нашего племени, где найти нам равного тебе? чьим наставлениям следовать? под чьею опекою будем теперь жить спокойно? Не ведаю, кому нам теперь доверяться в наших сомнениях и затруднениях. О скромный пастырь, неужели никогда леса наши тебя больше не увидят? Кто еще в этих горах так любил истину, насаждал справедливость и почитал богов? Под твоими крылами расцветала земля наша столь величественно, что, быть может, никогда еще досточтимый Термин столь равномерно не обозначал границы полей, как то было в твое время. Ах, кто еще воспоет нимф в лесах наших? кто подаст нам верный совет в бедах? кто утешит нас и обрадует в печалях, как ты, который часто распевал на берегах зыбучих рек сладостные стихи? Ах, теперь с трудом наши стада смогут пастись на зеленых лугах без твоей свирели[119]; пока ты жил, они обычно при ее звуках с упоением пережевывали траву под благодатной сенью молодых дубов. Ах, когда тебя не стало, и наши боги ушли вместе с тобой, покинув эти поля. И сколько раз потом мы тщились сеять чистую пшеницу, столько же раз пожинали несчастные плевелы с бесплодными побегами в безутешных бороздах; и в долинах наших на месте фиалок и других цветов поднимались терны с острейшими колючками и ядом. Посему, пастухи, бросьте траву и листья на землю и тенистыми ветвями покройте свежие ручьи, ибо того хочет в свою честь Андроджео. О счастливый Андроджео, прощай, навеки прощай![120] Вот уже пастушеский Аполлон[121] торжественно сходит к твоей гробнице, дабы увенчать ее своим благословенным лавром. И также фавны подходят, с увитыми венком рогами, нагруженные нехитрыми сельскими дарами, которые преподнесет тебе каждый в меру сил своих: с полей колосья, с кустов гроздья и виноградные листья, с деревьев созревшие плоды. На зависть окрестным нимфам, которых ты при жизни так любил и почитал, пришли они все сейчас, неся кошницы, полные белоснежных цветов и благоуханных плодов в благодарность за твое служение им. И то, что больше всего, дар могильному праху, долговечней которого нельзя преподнести — Музы дарят тебе стихи; стихи тебе дарят Музы[122]; и мы под звуки наших цевниц поем тебе и будем всегда петь, пока стада пасутся в этих лесах. И сосны, и дубы, и платаны, растущие вокруг, пока стоит мир, шелестя, будут нашептывать твое имя[123]; равно и быки со здешними стадами в любое время года почтут твою сень и громким мычанием станут звать тебя, а рощи отзовутся эхом. Так что отныне и присно будешь ты в числе наших божеств, и словно Вакху и святой Церере, также на твоем алтаре будут совершаться должные жертвоприношения; если будет холодно, разложим костер, если жарко, укроемся в прохладную тень. И прежде из ядовитых тисов засочится животворный мед, и сладкие цветы станут горькими; прежде зимой будут сеять зерно, а летом собирать урожай черных оливок, нежели когда-нибудь в этих краях умолкнет слава твоя».

Когда он закончил речь, в тот же миг заиграл на приятной свирели, висевшей у него за плечами; и под эту мелодию Эргасто, в чьих глазах, казалось, было влажно, отверз уста и так запел:

ЭКЛОГА 5 [124]

ЭРГАСТО (ОДИН)