Ариадна

Дионис не требовал многого от своих поклонниц. Ленивым взмахом руки приглашал их пить вино и радоваться жизни. Я наблюдала, как смеющиеся женщины с распущенными волосами, реющими позади, вереницами петляют по горным склонам. Алтари моего мужа курились благовониями, и сладкий аромат возложенных на них цветов висел над островом плотной дымкой. Я радовалась, что он не требует от них больших жертв. И не думает терзать мором, бесплодием, безвременными смертями, которые иные боги так беспечно насылали на своих почитателей, перемежая время от времени маленькими, но бесценными чудесами – дождь пройдет, один ребенок выживет из дюжины, расцветет засеянное поле, – дабы они не перестали громоздить на жертвенники горы приношений тщеславным и недостойным бессмертным, будто их тщетные чаяния могли достигнуть верхушки Олимпа. Дионис в такие игры не играл. Разрешая своим последователям чествовать его как угодно. Он не нуждался в поклонении, лишь бы вино текло рекой.

С чего бы мне интересоваться, что происходит по ночам, когда он уводит женщин в лес, подальше от моих глаз? Я всегда ему доверяла. Убежденная, что, кроме меня, этому богу, непохожему на других богов, ничего и не нужно. А теперь увидела кровь, стекавшую в воду с одежды менад, следы незнакомой усталости, отпечатавшейся на их свежих лицах, и в душу мою закралось сомнение. Неужели там происходило нечто, мне неведомое? Я пошатнулась даже, испытав угрожающий приступ головокружения, будто оказалась внезапно у края пропасти, а ведь вроде бы шла безопасной, знакомой тропой.

Мужчины за ним следовали тоже, и назывались они сатирами. Я слышала об их хмельных процессиях и оргиях, но наш тихий остров своими буйными празднествами они не беспокоили и вообще, как мне казалось, Дионису не нравились. И уж точно не явились бы к нам на огромном корабле, который, приблизившись к берегу, само солнце затмил высокой мачтой.

Оставив менад стирать дальше жуткое белье, я побежала на свою скалу – к тому самому камню, за который уцепилась тогда, увидев идущее ко мне пиратское судно с Дионисом на борту. Чтобы разглядеть его получше, я в нетерпении подалась вперед, рискуя свалиться, и Тавропол задергался у меня на руках. Я успокоила его, капризного с самого рождения – а было ему уже несколько месяцев, – и, сделав шаг назад, на мгновение застыла в нерешительности.

Дионис отправился в странствия. Теперь он отсутствовал чаще, что немного меня беспокоило, но всегда быстро возвращался. Он путешествовал по миру, распространяя знания о виноделии, делясь веселой мудростью со своими последователями, но уже очень скоро хотел опять увидеть нас, покачать на руках любимых детей, и тогда божественные ноги несли его домой через моря. Он привлекал почитателей – тех, кто искал простых радостей в вине и песнях, дружеском застолье, желал разлить по жилам крепкий хмель. Они возносили Дионису хвалу.

Непохоже, чтобы на этом громадном корабле плыли быстрые умом, легконогие менады, искавшие свободы, или управляли им милые, но сладострастные пьяницы, прославлявшие Диониса в других краях. Так кто же у руля и зачем они сюда идут? Надо было что-то решать, и побыстрей. По традиции на Наксосе мы принимали радушно всех и каждого, здесь царило гостеприимство. Кто знает, не выбросит ли нас самих однажды на далекий берег, не станем ли и мы искать сытного ужина и теплого ночлега? Всякий странник может оказаться царевичем в лохмотьях, а то и бог явится под личиной простого смертного проверить, добрый ли ты человек.

Менады тоже заметили приближающийся корабль, и весь дворец и близлежащие поля всколыхнула волна беспокойства, когда они зашептались испуганно: кто бы это мог быть? Первые из армии разъяренных мужчин, пришедших вернуть своих заблудших женщин? Вот чего боялись менады, и их страх удивительным образом меня успокоил.

– Не тревожьтесь, – велела я женщинам и заняла их делами и поручениями: наполнить заранее золотые чаши вином, подмести пол, чтобы подолы наших гостей не волочились в пыли, взбить подушки и перины, набитые перьями, освежив постели для удобства усталых путников. За всем этим я и сама вполне успокоилась, овладела собой и пошла на берег.

Корабль из Афин. Много лет уже я ни минуты не думала о Тесее, зато думала теперь. Неужели он с запозданием – крайним запозданием – решил вернуться? И что мог теперь от меня хотеть? Узнал о моем спасении, о неожиданном и столь блестящем повороте судьбы? И море пересек, невозмутимый и надменный как всегда, ожидая, что я подчинюсь любым его властным требованиям? Или явился с трусливыми извинениями, надеясь снискать благосклонность моего бессмертного мужа?

Я не могла решить, чем отвечу любому из воображаемых Тесеев. Искала в душе слова упрека, гневные слова, но не находила, как ни странно. Я погладила пушистую головку спеленатого младенца, на удивление мирно спавшего у моей груди, по крайней мере пока. Да разве может меня печалить то прошлое предательство Тесея?