Ариадна

Рука моя все это время размеренно поглаживала спинку Тавропола – уж не знаю, кому это нужно было больше, ему или мне, – а тут замерла. Притворяться, что горюю по Миносу, я не могла, но и удовольствия испытать, воображая его погибель, – тоже. А в голосе Федры оно проступило, и острое. Я представила Миноса в подземном царстве, в темных и призрачных землях, которые описывал Дионис. Ждет отец, когда и я спущусь туда, восседает уже на троне перед громадным дворцом Аида, верша суд над каждой живой душой, предстающей перед ним, как и предсказывал Дионис? Я вообразила, как однажды этот бесстрастный взгляд остановится на моей душе, и по спине пробежал холодок.

– Итак, Минос отправился на свои бесплодные поиски, – спокойно продолжала Федра, – и трон пришлось принять Девкалиону. Он знал, сколь мятежная ненависть к нашей семье растравляет душу всякого человека на Крите и не только. И знал, что можно сдержать эту ненависть страхом, как всегда делал Минос, или выбрать другой путь – попробовать примириться с врагами. Наш брат – добрый человек, Ариадна. Ты знаешь, какой выбор он сделал.

Я знала. Мозаика сложилась наконец и обрела пугающую завершенность.

– Ты приплыла на афинском корабле. Значит, царевич, которому, как Дионис сказал, тебя пообещали в жены…

Она кивнула.

– Только Тесей тогда уже стал царем. И я, по обоюдному согласию, должна была стать его женой – царицей.

В глубине души я знала, что другого объяснения и нет, а теперь лишь убедилась в этом, но противно было все равно.

– А со мной как же? – спросила я, досадуя на собственный голос, даже мне показавшийся робким и тоненьким.

Федра сжала челюсти, надменно мотнула головой – точно так, как делала еще на моей памяти.

– Разумеется, мы не знали, Ариадна, что с тобой произошло на самом деле! – сказала она раздраженно, будто я муха, от которой никак не отмахнуться. – Тесей уже приготовил ложь, так легко сходящую с его уст.

Язвительно пересказывала она, что он заявлял о нашем пребывании на Наксосе. Ну конечно, Тесей придумал объяснение. Не станет же он всему свету рассказывать, что просто-напросто предал меня.

– Так ты все это время считала меня мертвой? – изумилась я.

– Да, некоторое время, – ответила она задумчиво.

Мы далеко уже ушли по извилистой тропинке вдоль утеса, и теперь Федра остановилась у каменной скамьи – отсюда открывался прекрасный вид и на просторный берег, и на гладкую ширь искристого океана.

– Я не знала тогда, что лжет этот человек так же легко, как дышит или вино пьет.

Притупленная горечь, прозвучавшая в ее словах, удивила меня, а вот острое суждение о Тесеевом нраве – ничуть. Каково же ей пришлось, думала я, – сбежала из сияющей тюрьмы Кносса для того лишь, чтобы оказаться при дворе такого, как Тесей.

Я думала, Федра счастлива, когда Дионис рассказал о браке ее с неким славным царевичем. Знай я, что царевич этот Тесей, совсем другое почувствовала бы. Но почему Дионис не открыл мне всю правду? Утаил, чтобы мой душевный покой не нарушить? И как бы я поступила, будь он честен до конца? Сама бы пожелала море пересечь, явиться в Афины, взять младшую сестру в охапку и увезти от такого мужа?

Я и сейчас помнила ее восхищенный взгляд, прикованный к Тесею, когда там, среди камней, он рассказывал нам свои истории. Ко мне он проявил холодное безразличие, когда в помощи моей больше не нуждался, поразительное бездушие, но это ведь не значит, что с сестрой моей он обходился так же. Возможно, мятежный нрав Федры сослужил ей хорошую службу и Тесей не презирал ее за смиренное обожание, как, видно, презирал меня. Наверняка Федра создавала ему куда больше трудностей и куда меньше готова была верить во всякую его вкрадчивую ложь, чем я, глупая, много лет назад. Однако тон, каким она произносила его имя, скорее говорил об обратном. Не было в нем довольства браком, и я раздумывала с горечью, каким образом ей открылась истинная суть мужчины, которого любили мы обе.

– Не выйти за него я не могла, но тогда не знала хотя бы, как на самом деле он оставил тебя, – сказала Федра.

И я поверила зазвеневшей в ее голосе искренности. На мгновение изломанное пространство между нами, которое я никак не могла преодолеть, будто бы сжалось немного.

– Подозрения у меня были, но обдумывать их я себе не позволяла. Ничего ведь не знала наверняка и застревать на этом не видела смысла. К тому же и у меня родились дети, а ты сама знаешь, чем у матери голова занята. – Тут тон ее слегка изменился, что-то неясное закралось в него. – Я, кстати, надеялась познакомиться со своим бессмертным зятем и разочарована, что его нет, хотя он, говорят, почти все время путешествует там и сям.

Я подыскивала слова, но они почему-то не слушались и ускользали. Малыш Тавропол опять забеспокоился, стоило нам остановиться, и заскулил, а значит, скоро должен был разразиться плачем. Я принялась его успокаивать – подкидывать слегка, покачивая бедрами, исполняя обычный материнский танец, вместо того чтобы, как когда-то, кружить в неистовой пляске.