Ариадна

Я отправилась на берег пологой тропой, но сначала зашла в дом. Поправила платье – все то же шелковое платье цвета бронзы, в котором прибыла сюда. Платье матери, украденное людьми Тесея, а теперь испачканное, изорванное и мое единственное. Я расчесала волосы рукой – пальцы застревали в спутанных кудрях. Неуместная теперь подвеска с пчелой по-прежнему блестела на шее.

Я шла спокойно. Где-то глубоко извивалось, терзая, беспокойство, но словно бы далекое, заглушенное, спрятанное под покровом невозмутимой уверенности. Что бы ни случилось теперь, все лучше, чем участь, к которой я готовилась с тех пор, как проснулась в пустой постели с холодным камнем осознания в животе. Теперь я не умру одна на Наксосе. Может, Дионис сжалится надо мной. На месте прежнего отчаяния затеплилась надежда.

Ступив на золотой песок, я наблюдала, как деревянная громада корабля плавно движется к берегу. Бог и человек на палубе были заняты делом – направляли корабль, качавшийся на волнах, в нужную сторону, не давая отклониться, выравнивали ход. Я старалась держаться с достоинством – голову подняла, опущенные руки сжала в кулаки.

Они проворно спустились с высокого борта по веревочной лестнице. Человек с благодарной готовностью следовал за богом. Они шли к берегу вброд и, конечно, уже заметили меня, но что выражают их лица, я не могла разобрать.

Палящее солнце отражалось от волн острыми клинками белого света – их жгучие отпечатки я увидела, моргнув, на изнанке век. Зажмурилась, сделала шаг назад, на миг потеряв равновесие. Они еще не дошли до меня, а смех Диониса уже донесся – веселый, мелодичный, он рассыпался над водами, стелился по земле. Человек и бог приближались, фигура моряка заслонила слепящий солнечный свет, и я наконец разглядела этих двоих.

Вид у человека был ошарашенный. Рот разинут, глаза выпучены. Наверное, разум его силился угнаться за столь невероятными событиями: сначала корабль обвило плющом и залило красным вином, потом команда перевоплотилась и исчезла вмиг, а теперь на необитаемом острове откуда-то взялась растрепанная женщина.

А вот бог… Изящный, стройный, шагал он по прибою. По сравнению с ним идущий позади мужчина выглядел неотесанным оборванцем – крепкие мускулистые руки неуклюже болтаются, кожа багровая, загрубевшая. Дионис же, казалось, только-только возмужал – его мальчишеское лицо светилось нескрываемым почти озорством и веселостью. Он широко улыбался, поглядывая из-под копны золотых кудрей. Никакого удивления, обнаружив на берегу незнакомку, не выказал, напротив, смотрел на меня с теплотой, будто старому другу навстречу шел.

Стоит ли говорить, что был он умопомрачительно прекрасен – как мерцающее видение, рядом с которым всякий смертный выглядит плачевно. Но из-за улыбки, беззаботной, легкой, Дионис не казался очень уж грозным и величественным – таким олимпиец мне и во сне не привиделся бы.

Они вышли из бурунов на песок. Человек по-прежнему таращил глаза, благоговея перед своим неземным спутником, и еле на ногах держался – до того был растерян или напуган, не понимая, чего дальше ждать. А бог улыбался по-прежнему, протягивая ко мне руки.

– Приветствую! – воскликнул он.

Голос его был текуч и густ, как мед. Я пришла в замешательство, вдруг остро ощутив, как трепещет каждая моя частичка. Но вздернула подбородок выше, не позволив себе ни одним движением выдать внезапную тревогу.

– Совсем не ожидал кого-нибудь здесь встретить, – сказал он, так обезоруживающе просто. – Кто же ты такая и как оказалась тут совсем одна?

От этих слов я вздрогнула. Откуда он знает, что я одна? Глупый вопрос, конечно. Он же бог, олимпиец, и знает все, что желает знать.

– Меня зовут Ариадна, – ответила я с запинкой. – Я критская царевна.

Сказала – и саму покоробило. Слышал Дионис мою историю – скажем, случайно, от какого-нибудь моряка? Может знать, что я натворила? Или к сплетням о делах смертных он равнодушен? С чего Дионису вообще обращать на меня внимание, если только мое присутствие на Наксосе не оскорбляет его?

Мы смотрели друг на друга молча. Теперь я и его голубые глаза разглядела.

Моряк бухнулся на колени, так громко ударившись оземь, что испугал меня.

– Мой бог, – невнятно пробормотал он в песок, к которому прижался лбом. – Небесный бог винограда, вина и музыки, несущий радость и наслаждение, – прошу, сжалься надо мной, ведь я не знал… Я не…

И затрясся от рыданий.

Я смотрела на человека, павшего ниц. И думала: не встать ли рядом? Не пасть ли к ногам божества, моля о прощении? Ведь я-то, уж конечно, в нем нуждаюсь. Одно меня удерживало – веселый, смеющийся взгляд Диониса подсказывал, что вести себя так отчего-то нелепо, и я, не в силах пошевелиться, пристыла к месту.

– Ну-ну, Акойт. – Дионис похлопал моряка по спине, поставил на ноги. Поднял его с песка без всякого усилия, будто ребенка, хоть человек был гораздо выше бога ростом и шире в плечах. – Ни к чему вставать на колени, мы же друзья.

Акойт, как видно, этого еще не знал. И принялся сбивчиво благодарить, но Дионис заговорил опять.