С тех пор никто в отряде, кроме Верки, с ней не разговаривал, зато та вся лучилась благодарностью. В принципе, даже такую ситуацию Антошка со скрипом, но выдержала бы. Жаловаться на записки с угрозами и обзывания она считала ниже своего достоинства, поэтому молча готова была терпеть их до самого конца смены, но однажды ночью она проснулась, почуяв рядом с собой какую-то странную возню. Открыв глаза, она увидела в проходе между своей и Веркиной кроватями две фигуры, которые, хихикая, переливали воду из банки в банку. Этот способ заставить человека во сне напрудить в постель она прекрасно знала и хорошо представляла себе, каким позором эти ночные хихоньки могут для них с Веркой обернуться. Ни слова не говоря, она изо всех сил врезала одной из фигур кулаком. Та вскрикнула. Как по команде, со всех коек повскакали, навалились, стали рвать волосы, царапать, кусать… Но кого? Антошка-то, не будь дурой, давно уже соскользнула со своей кровати, так что вся эта потная масса молча мутузила сама себя.
Проползая под кроватями до двери, Антошка выскользнула наружу, с часок посидела перед корпусом на качелях, всплакнула, мать вспомнила: «Эх, где-то она сейчас? Спит себе небось и не знает, как ее дочку тут обижают». Сверху глазами, полными сочувствия, на нее смотрела Луна. Антошка, конечно, знала, что никакие это не глаза, а кратеры лунных вулканов, но сейчас ей хотелось, как в детстве, думать, что Луна – это лик Божий, который ласково смотрит на нее, как бы говоря: «Не робей, Антоша, прорвешься!» Луна смотрела на нее, а она на Луну, и очень скоро случившееся в палате стало казаться смешным и неважным, а важной стала окутавшая ее тишина, нарушаемая лишь шушуканьем кузнечиков, шепотом травы, ароматным хором флоксов с клумбы, мелодией плывущих по небу серебристых облаков и тонкими голосами звезд. Антошке показалось, что маленький мирок лагеря, в котором верховодят жестокие и несправедливые девчонки, растворился в огромном тихом мире, где царят добро и любовь… Наверное, она задремала, потому что когда попыталась открыть глаза – веки были тяжелые и липкие, как из пластилина. Она поднялась с качелей и сонно побрела к корпусу. В палате было тихо, лишь с Веркиной кровати доносился скулеж. Антошке очень хотелось спать, но, проглотив зевоту, она спросила:
– Ну что там у тебя?
Еле слышно Верка шепнула:
– Я описалась.
До рассвета они стирали Веркины простыни, и поскольку высушить их не было никакой возможности, остаток ночи спали вдвоем в Антошкиной постели, а утром едва успели продрать глаза – началось! Оказалось, что у Дымовой нос распух, под глазом синячище, да и у многих других девчонок лица побиты и поцарапаны. Перед тем как вести отряд на линейку, вожатые Ольга Павловна и Андрей Александрович произвели дознание, и девчонки наперебой загалдели, что ночью Петрова ни с того ни с сего ударила Дымову по носу, так что у той кровь пошла, а когда они хотели за Катю заступиться, набросилась на них с кулаками. Дымова демонстрировала платок с засохшими пятнами крови, подпевалы ее тоже вовсю хвастались синяками и царапинами. Вожатые пришли в ужас. До родительского дня оставалась неделя. Дело грозило обернуться скандалом в министерстве. Пришлось поставить в известность начальство. Зав воспитательной работой, временно исполняющий обязанности начальника лагеря, потребовал «широкого общественного резонанса», так что вместо политинформации было решено устроить товарищеский суд, а до него обвиняемую – то есть Антошку, заперли в пионерской комнате.
Сначала ее просто трясло от негодования. Она догадывалась, что по головке ее не погладят, и хорошо еще, если строгий выговор объявят, а если из лагеря исключат? Сама-то она не возражала, если б мать приехала и досрочно забрала ее домой, но в том-то все и дело, что матери дома не было! Она в отпуск, в Кисловодск, уехала. Антошке тошно становилось при одной мысли о том, что мать вызовут из отпуска и многие годы потом ей придется выслушивать тети-Нинины упреки типа «пусти козла в огород «или» посади свинью за стол». Даже тот факт, что дома мать в ярости будет швырять в нее всем, что под руку попадется, волновал гораздо меньше. Главное, чтоб на сей раз под руку попалось что-нибудь неодушевленное. А то в прошлый раз подвернулась соседская кошка Гавриловна, между ног проскочившая к ним в комнату и чуть было не павшая из-за этой своей самодеятельности невинной жертвой в борьбе роковой несчастной матери с гадюкой-дочерью.
К счастью, Гавриловна оказалась не рохлей какой-нибудь и угодила не в Антошку и не в стену, а в оконную занавеску, но в прошлый раз хоть было за что страдать! Антошка действительно целую неделю прогуливала школу, вместо нее мотаясь через весь город на автобусе в кинотеатр «Родина» в безумной надежде на то, что ей удастся раздобыть билет на дневной сеанс кинофильма «Анжелика – маркиза ангелов», а в придачу еще и убедить билетершу в том, что ей, Антошке, уже исполнилось шестнадцать лет. Но сейчас-то за что?
4