Андрей Столяров

В круг света ступает Бекасов:

— Ефим Петрович, конвой подошел…

— Уже?

— Я возвращаюсь в город… Немедленно… Вы — как, со мной?.. Отлично… Сергейко! Пригонишь машину мэра!.. — И, уводя Ефима от микрофона, говорит: — Пелец только что доложил: раздрай там полный, его людей смели в пять секунд…

— Вот черт! — спотыкаясь на ровном месте, отвечает Ефим.

Они втискиваются в полицейскую «хонду». Хлопают дверцы, свет за спиною гаснет, и сразу же бесшумным прыжком навали­вается на стекла гладкая чернота. Бекасов протыкает ее свето­выми штырями фар.

— Ох, чувствую, вляпались мы, — вздыхает он, берясь за руль.

— Переживем, — говорит Ефим.

Слышно, как с визгливыми нотами в голосе командует журналистка:

— Сворачиваемся!.. Двигаем в Бельск!.. Артем! Константин! Ребята, быстрей, быстрей!..

Время вдруг обретает странную консистенцию. Оно то разрыхляется до пустой глухоты, словно образуются в нем провалы беспамятства, то, наоборот, резко сгущается: события сталкиваются друг с другом, как машины, закрутившиеся на обледенелом шоссе.

Уже через мгновение, во всяком случае так мнится Ефиму, они оказываются на развилке, где грунтовая дорога, ведущая к обсерватории, перетекает в асфальт. Здесь Бекасов неожиданно тормозит — они оба чуть не стукаются головами в ветровое стекло, — выскакивает из машины, размахивает в ярости кулаками:

— Мать твою так!.. Опоздали!.. Ты посмотри, где они! — выхватывает сотовый телефон, тычет в номер, прислушивается, трясет головой. — Что за черт!..

Снаружи чувствуется, что начинает светать. Пространство ночи теряет угольную глубину. Звезды меркнут, край неба над дальним лесом заволакивает белесая муть. Проступает с одной стороны дороги луг в пятнах застоявшейся темноты, с другой — ровные, уходящие вдаль, гребенчатые посадки капусты. А на самом шоссе, километрах в двух или трех, — красные габаритные огни удаляющихся автобусов.

— Ничего не понимаю, — обернувшись к Ефиму, сообщает Бекасов. — Как всегда у нас полный бардак. — Снова нажимает кнопку на телефоне. — Пелец? Ну, слава богу, хоть ты там живой!.. Пелец! Почему нет связи с конвоем?.. — Опять напряженно слушает пару секунд. — Какое, на хрен, радиомолчание? На войне мы, что ли? Опупели совсем?..

Подходят полицейские из второй машины.

Сергейко, старший видимо, предлагает:

— Давайте я их догоню, товарищ майор.

— На кой ляд они нам сдались! Мне надо знать, где остальные два катафалка… — Бекасов поворачивается. — Стой!.. А это еще что за хрень?..

Из-за холма, скрывающего часть дороги на Бельск, выползает неряшливая колонна людей. Это похоже на какую-то жутковатую демонстрацию: идут молча, тащат детей, катят за собой багаж на колесиках.

— Ё-ка-лэ-мэ-нэ… — изумленно произносит Бекасов. — А ну — все по машинам. — Вправо, вправо берем! Там — тракторная колея!..

Еще через мгновение машина начинает тяжело переваливаться по рытвинам. Что-то дребезжит у нее внутри, грозя то ли переломиться, то ли совсем отскочить. Она стукается и длинно скрежещет днищем. — Пришельцы, мать их туда!.. — еле удержи­вая руль, рычит Бекасов. — Братья по разуму, ё-ка-лэ-мэ-нэ!.. Откуда только свалились на нашу голову!.. А знаешь, Еф-фим П-петр-ров-вич, когда, в прошлый раз, мы задержали троих, тоже пы­тались ворваться в обсерваторию, они заявили, что это вы телескопами всякими приманили арконцев… Подали им, значит, отсюда тайный сигнал… Даже один местный был среди них. Колесников Анатолий, знаешь такого?..

— Нет. — Ефим, чтоб не упасть на него, буквально висит на руках.

— Кто-то, по их мнению, должен быть виноват. Ведь не бывает же так, чтобы виноват был народ. Значит — власть виновата, или астрономы, или эти арконцы, опять же мать их туда!.. Кто угодно, только не они, не народ. Народ, понятно, у нас всегда прав…

— Бред, — невнятно отвечает Ефим.

— Конечно, бред, ну так ведь верят всегда именно в бред. Построил обсерваторию, значит и виноват. Арконцы ссыпались — виноват, зачем на небо смотрел?.. Вот возьмут и прокатят тебя на выборах…

— Да ну их в болото, — отвечает Ефим. И тут же вскрикивает: — Ай!..

— Что случилось?

— Язык прикусил.

Бекасов неожиданно ухмыляется:

— Ну так не болтай лишнего, мэр, сиди и молчи!..

Они снова выворачивают на проселок. Впрочем, это не столько проселок, сколько длинная плешь вдоль полей, наезженная тракторами. Бекасов умудряется вести «хонду» так, что она не съезжает ни в правую, ни в левую колею. Наконец они переваливают гребень спуска к реке, открывается склон, упирающийся песчаными осыпями в ширь тусклой воды. Площадь на другой стороне черна от народа. А на мосту — отсюда толком не разобрать, но впечатление возникает такое, что происходит что-то невообразимое.

— Не пойму… — вглядываясь, бормочет Бекасов.

Вновь тормозит.