Андрей Смирнов

Старик наконец одолел лесенку. Обнялся с бароном.

— Родриго... совсем забыл нас...

— Вот уж неправда! Вон в прошлом месяце на статую Божьей Матери четыре золотых марки

пожертвовал.

— Так то на статую! А сам-то сколько времени к нам уже не заезжал!..

— Это верно. — Родриго похлопал старика по спине. — Но теперь-то я здесь!

— Да, да. А ты знаешь, у нас...

— Потом, Рено. — Тут Родриго повернулся ко мне. — Это мой друг Андрэ де Монгель. Андрэ,

это господин аббат Рено Арманьяк. Мой давний друг и духовник.

Аббат протянул мне руку — ладонью вниз. Я чуть было не пожал ее, но рефлексы Андрэ в

который раз выручили меня: левая нога как-то сама собой согнулась в колене, я прикоснулся губами

к руке аббата и, дождавшись благословения, выпрямился.

— Очень хорошо, что вы заехали, — сказал Рено. — Вы, наверное, устали с дороги?

— Да не то чтобы... — сказал я.

— Не устали, но изнываем от жажды! — объявил барон.

Аббат усмехнулся.

— Долг каждого служителя Господа — облегчать муки страждущих. Пойдемте в трапезную.

И, приглашающе махнув рукой, повел нас в глубь монастырского двора.

* * *

— Вы не представляете, Родриго, что тут было, — рассказывал аббат.

— А что было?

Молоденький монашек наполнил наши кубки едва на треть. Барон отобрал у него кувшин и

налил как положено.

— Да на нас ведь напали!

Так вот что означали следы стоянки вблизи монастыря...

— Напали? — Барон посмотрел на Рено. — Напали... Я так и думал. Кто?

— Разбойники.

— Это понятно, что разбойники. Только вот откуда они тут взялись?

Рено развел руками:

— Не знаю, Родриго. Но теперь-то уж, слава Богу, все кончилось... Не допустил Господь...

— Много их было?

— Человек двадцать. Не считая женщин.

— Хм! — сказал Родриго, наливая себе по второму разу. — Женщины? Это что, бунт?

— Нет, нет... — Аббат с отвращением замотал головой. — Обычные шлюхи.

— А, ясно... Долго они вас осаждали?

— Всю прошлую ночь, — вздохнул Рено. — Всю ночь пытались сюда залезть: то с одной

стороны, то с другой. То с одной стороны, то с другой... Еле-еле от них отбились. Так из братии не

спал никто. А еще до того, как на монастырь напасть, — деревню разорили нашу. Видели?

Родриго покачал головой:

— Нет, в деревню мы не заезжали.

Аббат снова вздохнул.

— Что же это за люди такие... Чуть ли не половину скота в деревне перерезали. Ну скажите:

куда   им   столько?   Все   равно   ведь   не   съедят...   Вырезали   лучшие   части,   зажарили,   а   остальное

крестьянам оставили — мол, живите теперь как хотите. А что до девок... — Рено тяжело махнул

рукой. — Тут и говорить нечего.

— Ничего, не умрут. Деревенская девка — она многое может выдержать.

Я с любопытством посмотрел на Родриго. А где же рыцарственное отношение к дамам?.. Ах

да. Пардон. Дамы это дамы. А девки — это... Это другое.

—   Могут-то   могут,   —   с   некоторым   сомнением   согласился   аббат.   —   Но   двоих   и   вовсе

покалечили. А вы, я слышал, с Раулем на войну ездили?

— Именно.   Роберт  снова  на Эгиллем  накинулся.   Пришлось  Бернарду  помочь.   Но теперь  с

Робертом все. Благодаря Андрэ. — Родриго кивнул в мою сторону.

Аббат посмотрел на меня. Я изобразил на своем лице злобную разбойничью ухмылку.

— Нашли тоже, кому помогать... — недовольно поморщился Рено.

— Ну не Роберту же было помогать! — воскликнул барон. — Да он бы и без нашей помощи

справился.

— И пускай! Два волка грызутся — нечего встревать.

— Вообще-то там был только один волк, — хмыкнул я. — И то — на птицу похожий.

Рено несколько секунд молча рассматривал меня, а потом сказал:

— Это вы... простите, я запамятовал ваше имя...

— Андрэ де Монгель.

— Это вы, эн Андрэ, — вполголоса сказал аббат, — по внешности судите. А по духовным

свойствам этот Бернард еще худший волк, чем Роберт.

— А я-то грешным делом полагал, что вы их в равной степени ненавидеть должны. Эгиллемцы

свою церковь сожгли, только ведь и Роберт был не лучше.

— Оба разбойники, — твердо сказал аббат. — Но Бернард — разбойник много худший. Я ведь

говорю:   вы   по   внешности   судите,   а  не   по   духовным   свойствам.   Что   Роберт  из   Вигуэ   убийца   и

прелюбодей — это всем известно. Но ведь, по сути, это грехи обычные, земные... Кто из нас не без

греха?  Даже  и разорение  церкви   ему  простить   можно  было  бы,  если б он  покаялся,  потому  что

только из жадности он так поступил. Но Бернард — не таков. Нет, не таков... Это истинно волк в

овечьей   шкуре.   И   не   суета   земная   ему   глаза   на   истинную   веру   затмевает,   а   он   сам,   сатане

уподобляясь, во злобе своей против Церкви и Господа восстает, чудесами дьявольскими кичась и

многих за собой в погибельное пекло увлекая...

Я скептически посмотрел на аббата, но промолчал.

— ...Или вот взять тех разбойников, которые сегодня еще утром под нашими стенами стояли,

— продолжал аббат. — Вы полагаете, я ненавижу их? Посылаю им проклятья? Напротив, я скорблю

об  их   прегрешениях  и  молюсь,   чтобы  Господь  направил   их  на  путь   истинный.   На  совести  Луи,

конечно, много грехов, и даже смертельных, но...

— Что?!! — заорал Родриго, вскакивая из-за стола и опрокидывая кувшин с вином.  — Ты