Андрей Смирнов

жирными   ублюдками,   годными   только   на   то,   чтобы   избивать   женщин,   я   еще   был   в   состоянии.

Дубинки, длинные широкие ножи на поясе — плевать! Передушу голыми руками. Обоих.

— Кум, я думаю, нам надо объяснить новичку, кто именно тут засранец...

Чуда не случилось. Луис остановил своего напарника, положив тому на плечо руку.

— Не кипятись. Видишь на его двери знак? Эту дверь нельзя открывать, пока он не сдохнет.

Никогда. Воля дона Альфаро.

Последние слова он произнес с большим почтением.

Веселый парень Жуан и тут рассмеялся:

— Знак! Тьфу! У этой шлюхи тоже на двери знак. Ну и что?

Луис с сомнением посмотрел на мое окошечко.

—  Жуан,   я  был  тут,   когда  его  сюда  привели.   Это  кто-то  из   благородных.   Может,   рыцарь.

Здоровый, как бык. А морда — определенно французская. Франк! Да ну его к дьяволу! Франки —

они же все бешеные, как звери.

— Что, уже наделали в штаны, ублюдки?! — крикнул я, чувствуя, что удача уплывает из рук.

Крикнул   —   и   добавил   еще   несколько   слов,   которые   должны   были   заставить   их   забыть   об

осторожности. Испанских ругательств, кроме самых простых, я не знал, но зато я знал некоторое

количество русских, которые оперативно стал переводить на испанский. По-моему, самое серьезное

оскорбление, которое можно нанести человеку, — это оскорбить его мать. Я крепко надеялся, что

после   нескольких   высказываний   на   эту   тему   у   моих   сторожей   иссякнет   осторожность.   Но   я

переоценил их сыновьи чувства. Луис остался недвижим, а Жуан смачно харкнул в мое окошко. Я

еле успел отдернуть голову. Когда я снова — с некоторой осторожностью — выглянул наружу, Луис

и Жуан уже поворачивались к ведьмочке. Мои дальнейшие возгласы не произвели на них никакого

впечатления.   Похоже,   подобную   музыку   они   слышали   слишком   часто   и   уже   успели   к   ней

привыкнуть.

Они взяли Жанну за руки и поволокли ее обратно в камеру.

Луис (задумчиво):

— Заглянем к этому... (несколько непереводимых испанских выражений) ...месяца через три.

Пусть отощает немного...

Жуан (экспрессивно):

—   Рыцарь   долбаный!   Тоже   мне   благородный!..   Я   ему   эту   дубинку   по   рукоять   в   задницу

засуну! Да он у меня...

Я отошел от двери и сел на кровать. Месяца через три? Ну-ну, посмотрим. Одного я всяко

постараюсь на тот свет отправить. Даже через три месяца.

Я стал размышлять, кого из них будет отправить на тот свет предпочтительнее — Жуана или

Луиса. Все равно занять себя больше нечем.

У всякого тюремщика, даже если он лишен возможности непосредственно (или по каким-то

причинам не желает этого) оторваться на почках своего подопечного, есть масса способов отравить

нелюбимому подопечному жизнь. Когда подошло время вечерней кормежки, я услышал за дверью

странный   звук   —   как   будто   бы   где-то   неподалеку   имелся   водопроводный   кран,   который   вдруг

открыли и вода тугой струей ударила в раковину. Привлеченный мыслью о том, что граф Альфаро,

подсмотрев   где-то   в   будущих   временах   сие   простое   хозяйственное   изобретение,   теперь   решил

внедрить его у себя в замке, я подошел к окошку.

Перед дверью моей камеры стоял Жуан и, приспустив штаны, сосредоточенно мочился в мою

миску. Увидев, что я смотрю на него, он широко и дружелюбно улыбнулся, приветственно помахал

факелом, который держал в правой руке, однако занятия своего прерывать не стал.

Вечером,   после   того   как   на   место   Жуана   и   Луиса   пришла   их   ночная   смена,   я   снова

приблизился к двери. Жанна уже могла прийти в себя. Мне нужно было с ней поговорить.

Я позвал ее.

Никакого ответа.

Я предпринял еще несколько попыток. Жанна так и не откликнулась, но некоторый результат

мои   попытки   все   же   дали.   Заключенный   в   камере   напротив   пришел   в   сильное   возбуждение,

замолотил руками по двери, попытался, пуская слюни, просунуть голову в окошко. Судя по звукам,

которые я слышал, это был уже не человек, а животное, причем животное безумное. Сколько он

здесь сидит, интересно?..

Мой голос привлек внимание тюремщика.

—   Че   орешь?   —   сказал  он,   подходя   и   без  всякого   предупреждения   тыкая   факелом   в   мое

окошко. Еще чуть-чуть — и я бы остался без глаз. — Надо че-то? А?.. Надо? — Он хрипло засмеялся

и еще раз ткнул факелом в окошко.

С глубоким чувством я послал его к дьяволу, отошел от двери и улегся на тюфяк.

***

— ...Жанна! Жанна, ты слышишь меня?!. Жанна... черт бы тебя подрал... да скажи ты хоть

слово!..

Это  было  следующим  днем.  Судя  по  ругательствам,   доносившимся  из  конца   коридора,   где

была комната тюремщиков, Жуан и Луис были заняты игрой в кости.

Никакого ответа на мои призывы, как и вчера, не было. Я уже начал сомневаться в том, что

женщина, которую видел вчера, действительно та юная ведьмочка, которую я повстречал в Чертовом

Бору. В коридоре, несмотря на свет факелов Жуана и Луиса, было темно, и я вполне мог ошибиться.

Может   быть,   несколько   деталей  ее  лица   и   делали   ее  похожей   на   Жанну   —   а   мое   воображение

достроило все остальное.

— ...Кто? Кто это?