Андрей Смирнов

— Но более всего стоит опасаться тебе.

Я не ответил, лишь едва заметно кивнул. Я поднес кубок отцу, выдав отраву за анкавалэн;

я был предателем, из-за которого победа, бывшая почти у нас в руках, обернулась поражением. По

крайней мере, так ситуацию видели остальные. Братьям я мог бы сказать, что желал, чтобы вместо

Светил Сальбравой правили Князья — это служило хоть каким-то оправданием. Но что мне

сказать Властелину, если бы нам удалось вернуть его из небытия? По уму выходило, что я менее, чем кто-либо еще должен желать возвращения Горгелойга, ибо отец никогда не отличался мягким

отношением к провинившимся. Отказаться от войны и мести, присоединиться к пакту,

заключенному с Солнцем частью Темных Князей, возлечь на Дне… Это казалось разумным путем.

Но мне этот путь не подходил — ни тогда, ни сейчас. Я участвовал в мятеже не для того, чтобы в

итоге склониться перед другим тираном, вдобавок чуждым моей силе. Безумная мечта, которую я

имел когда-то, стала неосуществимой, и не было больше смысла гнаться за пустым миражом; в

этих условиях я был склонен попытаться исправить то, что разрушил — или хотя бы отомстить.

Но уж точно не довольствоваться малым, навсегда принимая зависимое от Солнца и его Князей

положение. Они желали бы, чтобы тьма целиком поработилась бы их власти, сделавшись всего

лишь отсутствием света — но я не согласен: я желаю, чтобы тьма, как это было прежде,

распространяла черное свечение, прогоняющее исходящий от Солнца свет. Отец, вернувшись,

возможно, подвергнет меня невыносимым пыткам, но также возможно, что этого не произойдет:

он зол, но не мелочен. Если я приложу все усилия к тому, чтобы помочь ему вернуться, возможно, мое древнее предательство будет забыто.

— Мне кажется, ты питаешься ложными надеждами, — сказал Кукловод после того, как я

изложил вслух последнюю часть своих соображений. — А между тем, мне удалось очень близко

подобраться к осуществлению твоей давней мечты. Не обязательно возвращать Горгелойга для

того, чтобы наша сила вернулась к прежней полноте, или освобождать Убивающего для того,

чтобы уничтожить Светлых Князей и сам источник их силы. Есть другие пути, и уж ты-то должен

понимать, что прямые пути — не всегда самые короткие.

И он рассказал мне то же, что не так давно излагал Лицемеру: что силы небес и

преисподней соединились и продолжают смешиваться; что получая поклонение от людей,

находящихся в точке баланса между светом и тьмой, боги получают не только отблеск

дремлющего в смертных анкавалэна, но и нечистые энергии их душ; и что таким путем тьма по

капле проникает на небо, искажает силы богов и когда-нибудь, возможно, исказит все настолько, что небеса и преисподняя станут неотличимы друг от друга.

— Присоединись ко мне и помоги отравить небо, — сказал мой брат под конец своей речи.

— В том, что я предлагаю, все соответствует твоим целям и устремлениям, да и самой твоей

природе. Действуя исподволь, мы добьемся большего, чем в прямом столкновении, и тебе не

нужно будет полагаться на милость того, кто, будучи источником всего существующего в

Сальбраве зла, милости тебе никогда не окажет. Не нужно идти на поводу у Лицемера и разрушать

мир, выпуская из клетки Солнечного Убийцу — чтобы затем, после мимолетного наслаждения

местью, оказаться Князьями ничего и Властелинами кружащейся в пустоте пыли. Есть другой

путь, лучший, и я предлагаю тебе разделить его со мной.

Некоторое время я размышлял над словами Повелителя Марионеток: он говорил очень

складно и даже всерьез заставил задуматься о том, верный ли путь я выбрал, но все же…

— Твоя кукла искусно имитирует живое существо, — ответил я наконец. — но это лишь

подделка. Ты говоришь, что близок к осуществлению моей старой мечты, но то, что ты

предлагаешь — ее имитация, лишенная того главного, ради чего я вообще участвовал в мятеже.

Мне хотелось, чтобы разнообразия было больше, и чтобы каждый из Князей сделался

самостоятельным источником силы, независимым от Светил. Ты же предлагаешь смешать все

краски до их неразличимости, а нам, вместо свободы и силы — довольствоваться ролью

паразитов, жирующих за счет того, что нам не принадлежит. Я не вижу в этом никакого пути для

себя, вижу бездорожье, становящееся беспроглядной топью. Лучше уж вернуть Изначального и

погибнуть от его руки, зная, что предательство искуплено, а повреждение, полученное Сальбравой

из-за изгнания Горгелойга, исцелено и что теперь тьма будет сиять черным светом, как прежде —

чем владеть миром, населенным ничтожествами, зная при этом, что сам ты правишь не потому что

велик, а потому что те, кем ты правишь, еще более жалки и ничтожны, чем ты.

— Ты изменился, — сказал Кукловод после короткой паузы. — Раньше я слышал другие

речи. Месть — и неважно, что будет потом.

— Речи? Не помню, чтобы мы говорили об этом раньше. Пока рос наш младшенький, всем

казалось самоочевидным помочь ему войти в полную силу. Об этом никто и не заговаривал даже.

— Не всем. — Произнес Кукловод.

Я с любопытством взглянул на куклу.

— Это что-то новенькое. Для чего ты был вместе с нами, если не стремился к тем же

целям, что и мы?