Андрей Смирнов

Лицемер проигнорировал выход на следующий этаж и продолжил спуск. Чем дальше, тем

хуже. Насекомые стали меньше, но теперь их было намного больше. Они облепили все — стены,

пол, потолок — сделавшись похожими на темный шевелящийся ковер. Наступая, Лицемер слышал

как трещат их панцири и чувствовал запах их горящих тел, когда пламя факела оказывалось

слишком близко от стен или потолка. Некоторые насекомые падали на него, но он не обращал на

них внимания.

Лестница завершилась лужей из слизистой жидкости, в которой плавали нечистоты, за

лужей, в стене, была намертво запечатанная дверь. Пачкая подол хламиды и ноги, Лицемер

подошел к двери и произнес Имя: дверь, которая никогда не должна была открываться, открылась.

Там был просторный зал, а тьма стала такой, что факел уже не освещал ничего. Он услышал

глухое рычание, движение, скрежет когтей о камень. Сквозь темноту, которая была ему

родственна, он ясно ощущал стражей; он произнес другое Имя, и они застыли, прилепившись к

полу, дергаясь и оглашая помещение разъяренным пронзительным воем. Впереди были ступеньки, он спустился по ним, пересек зал и оказался в длинном коридоре, где были ниши, в глубине

которых не было дверей — только их выгравированные на камне изображения. Это было знаком

того, что он на верном пути: множество потенций Дорена, которые тот не смог — и уже никогда

не сможет — реализовать. Коридор слегка изгибался и шел вниз, образуя гигантскую спираль;

казалось, что он был бесконечен. Лицемер заглядывал в каждую нишу и при свете факела читал

кривые, едва заметные надписи над гравировкой. Ему не нужен был факел, чтобы видеть в

темноте, как бы глубока она не была; однако без этого неверного света, символизирующего здесь

кусок похищенной у Дорена осознанности, надписей бы просто не появилось. Они возникали

благодаря свету, и это была основная из двух причин, которые побудили его взять факел.

Он обошел множество дверей, читая слова, пока не нашел ту, где свет высветил

совершенно бессмысленное сочетание букв: это значило, что он нашел то, что искал. Он вновь

использовал Истинные Имена — магию, которая не была присуща Князьям по природе, но

представляла собой первоначальный договор, лежащий в основании бытия; и он, будучи одним из

тех, кто этот договор заключал, не мог быть лишен права владеть этой силой несмотря на все

увечья, нанесенные ему Солнцем. Там, где была гравировка, возникла настоящая двустворчатая

дверь. Он распахнул ее и пересек границу между бытием и безумием.

За дверью кипело небо, тучи бурлили и меняли цвета от темно-серого к багряному и

ядовито-зеленому; моросил дождь — капли оставляли в воздухе след, искажая пространство.

Земли не было, и капли разбивались в воздухе, на разных уровнях, как будто бы тут повсюду

находились какие-то преграды, препятствовавшие их движению, и когда это происходило,

возникавшее в пространстве искажение становилось особенно сильным. Призрачный мост возник

перед Лицемером, когда он произнес два Имени, сложив их вместе, но он знал, что местная среда

со временем разъест все, даже Имена, воплощавшие в себе саму суть, саму эссенцию порядка.

Первый договор прогнал хаос, предшествовавший бытию, но Горгелойг впитал хаос в себя и

породил Безумца, сотворив такую форму хаоса, которая пожирала любой порядок. Безумца

считали сильнейшим из Темных Князей — до тех пор, пока не появился Убивающий — однако,

вреда от него было лишь немногим меньше, чем пользы. Нельзя было предсказать, как он

поступит и на что повлияет его сила; бывали сражения, когда своим союзникам он наносил

больший вред, чем врагам. Такова была его природа, он был покровителем умалишенных и

проводником людей и духов в такие бездны, о которых лучше и вовсе ничего не знать.

Лицемер шел по мосту, а беспорядочно налетавшие порывы ветра раскачивали

конструкцию и трепали хламиду Князя. Части призрачного моста, на которые ступал Лицемер,

ненадолго теряли прозрачность, обретали цвет и упругость — которые, впрочем, они теряли сразу

же, как только его нога отрывалась от поверхности. Попадая на мост, капли дождя преображали

его. Где-то появлялись иссохшие доски, где-то каменные плиты, где-то вверх тянулись растения с

глазами, разбросанными по стеблям. Появлялись ходячие игрушки и крутились на месте

шелудивые звери. Толпы крошечных призраков, вооруженных иглами и половинками ножниц,

вели ожесточенное сражение, убивали друг друга, падали и вновь поднимались.

— Где ты?.. — Негромко позвал Лицемер, глядя по сторонам, где серого становилось все

меньше, а яркого и разноцветного — все больше, где возникало множество форм и цветов, и

множество пространственных карманов открывалось, являя путнику целые миры, заполненные

бессмысленными сочетаниями всего со всем. — Брат мой, услышь меня. Ответь.

Но ответа не было — по крайней мере, такого ответа, который он мог бы понять. Мир

говорил с ним, жужжал, пел, кричал, но собственного голоса Сумасшедшего Короля Лицемер не

мог различить. Однако, он еще не потерял надежды…

Когда Элайна очаровала и усыпила Убивающего, явились Светлые Князья и забрали