Андрей Сахаров

Два варианта-близнеца готовились двумя Объектами. По примеру США, в СССР в 1955 году был создан второй ядерно-оружейный центр — Челябинск-70. И довольно быстро стали формироваться конкурентные отношения двух центров. С ревностью смотря на ажиотаж вокруг стамегатонного, но «бесполезного» в военном отношении заряда, в Челябинске придумали, как, уменьшив мощность до все равно огромных 10 Мт, уместить его в ракету. Аналогичная идея возникла и в Арзамасе. При некотором конструктивном отличии оба заряда имели очень близкие характеристики¹⁴⁸.

Чтобы предотвратить двойное испытание — и двойное человеческое жертвоприношение, — Сахаров предпринял беспримерные действия. Он специально летит на второй Объект (в первый и последний раз). Он жертвует вариантом, который готовился его сотрудником и конструкции которого он сам отдавал предпочтение. Он старается убедить министра Славского, сменившего Малышева. Он, наконец, звонит Хрущеву, который в тот момент находился в Ашхабаде. Но терпит поражение: «Ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях!»

А что победило? Прямолинейно-военное мышление: чем больше испытаний, тем лучше. Служебное честолюбие. Инерция и самовоспроизводство военно-промышленного комплекса.

В начале 1961 года президент Эйзенхауэр в своей прощальной речи сказал своим соотечественникам, что они «должны предохранять себя от чрезмерного влияния военно-промышленного комплекса»¹⁴⁹. В сентябре 1962-го Сахаров обнаружил, что предостережение американского президента относилось и к его социалистической стране. Машина советского военно-промышленного комплекса победила.

Сахаров уже не мог думать, что не знает чего-то важного — о внешней политике или о том, как капиталисты ведут переговоры. Тут было все внутреннее, техническое, все перед его глазами.

Иллюзорный мир дал трещину, и чувство личной ответственности стало у него еще острее.

Московский договор 1963 года

В отчаянных попытках предотвратить двойное испытание Сахаров пригрозил министру: «Если вы это решение не отмените, я не смогу больше с вами работать. Вы меня обманули». Но угрозу эту не выполнил. Было слишком важное дело, которое он взял на себя и которое очень хотел довести до успешного конца. Тем более что на других не мог надеяться.

Как-то в разговоре с товарищем студенческих лет он применил колоритное выражение генерала Ермолова, героя войны с Наполеоном и покровителя декабристов: «Знаешь, я ведь имел дело и с генералами, и с маршалом. Все они жидковаты в сравнении с Алексей Петровичем Ермоловым. В сношениях с начальством застенчивы»¹⁵⁰.

«Застенчивы» были и ядерные герои-физики. После Курчатова (умершего в 1960-м) незастенчивым остался один Сахаров.

Его главное на тот момент дело касалось договора о запрещении ядерных испытаний. В мае 1955 года Советский Союз внес в ООН предложение о полном прекращении испытаний. Немедленно встала проблема контроля, и в условиях взаимного недоверия задача оказалась неразрешимой, хотя переговоры шли и громких слов хватало.

Намек на решение можно было усмотреть в уже цитированной книге Эдварда Теллера 1958 года. Там не только восхваляются «чистые» бомбы, «почти решающие проблему радиоактивных осадков», но есть и идея полного решения: «Глубоко-подземные испытания полностью исключат радиоактивные осадки»¹⁵¹. Всего одна фраза об этом, быть может, потому, что первые подземные испытания США провели лишь в 1957 году, и неясно было, могут ли они заменить ужасные надземные «грибы» в смысле военно-техническом.

К весне 1959-го стало яснее, что могут, и президент Эйзенхауэр предложил запретить лишь надземные, атмосферные взрывы. Такое соглашение прекратило бы загрязнение атмосферы и сдержало бы распространение ядерного оружия. Однако Хрущев немедленно отверг это предложение, не оценив его главное дипломатическое достоинство: снимается самая трудная часть проблемы контроля — инспекция на месте проведения взрыва. Для закрытого Советского государства открытая инспекция была неприемлема. А для обнаружения атмосферного взрыва, как тогда признавали обе стороны, имелись надежные способы, не требующие инспекции на месте.