Андрей Сахаров

В 1953 году два американских президента публично признали это. В январе, два месяца спустя после первого термоядерного взрыва («Майк»), Гарри Трумэн в своей прощальной речи, не раскрывая масштаб мощности нового оружия, провозгласил, что термоядерная война «разрушила бы саму структуру цивилизации». В декабре, через четыре месяца после советского термоядерного испытания, Дуайт Эйзенхауэр в своей речи «Атомы для мира» в ООН сказал о «вероятности уничтожения цивилизации» и объяснил качественно новую ситуацию, созданную новым оружием: даже значительное превосходство в ядерных вооружениях у страны, подвергшейся нападению, не делает для нее приемлемой цену, которую она заплатит. Физики — Эйнштейн, Бор, Сциллард — осознали это сразу же после рождения первого образца ядерного оружия в 1945 году. Политикам понадобилось убедиться, что мощь ядерного оружия за считаные годы возросла в тысячу раз и что это вовсе не предел.

Первый советский руководитель, признавший новую реальность, Председатель Совета Министров Маленков заявил публично 12 марта 1954 года, что новая мировая война означала бы конец мировой цивилизации. Он лучше других советских вождей был подготовлен к этому признанию — более образован научно-технически (окончил МВТУ) и информирован. Его человек В. А. Малышев (также выпускник МВТУ) возглавил ядерный проект после Берии. 1 марта в испытании «Браво» американский термоядерный взрыв поразил не только японских рыбаков, но и весь мир. Вскоре Маленков получил анализ ситуации, сделанный Курчатовым и тремя другими видными учеными. Так что 12 марта он отвечал и на декабрьскую речь американского президента, и на мартовскую демонстрацию американской термоядерной мощи. Однако этот реализм во внешней политике стоил ему внутриполитического краха. Хрущев воспользовался возможностью, чтобы устранить своего главного политического конкурента, и раскритиковал его за отход от линии партии и за «ядерное паникерство».

Не прошло и двух лет, как на XX съезде партии Хрущев, уже потеснивший своих недавних соратников, сам провозгласил, что партия взяла на вооружение само мирное сосуществование. Что мог думать об этом мирно-коммунистическом оружии западный наблюдатель? Принципиальный пересмотр политической картины мира в ядерный век или политиканство и пропаганда?

Последующие действия Хрущева-политика, как и его «Воспоминания», говорят о том, что то было не просто политиканство. Он не был фанатиком, готовым принести в жертву свой народ ради торжества идеи. Его простой — мужицкий — здравый смысл был против войны. Однако не видно признаков, чтобы он осознал принципиально новую политическую реальность, созданную высоконаучной техникой. Его научный уровень вполне проявился в том, что до конца своей политической карьеры он поддерживал Лысенко.

В январе 1958 года журнал «Time» объявил Хрущева человеком года и посвятил ему специальную статью. Символом года стал спутник — точнее, два первых спутника Земли, запущенных в СССР и на четыре месяца опередивших американский. Рассказала статья и о других достижениях «коренастого и лысого, говорливого и блестящего руководителя России», который в 1957 году «перегнал, перехитрил, перехвастал и перепил всех». Но в заключение статья дала ему совет: «В свои шестьдесят три года Никита все еще не получил абсолютную власть, пока о нем можно лишь говорить как о предводителе банды. И чтобы держать такую банду под контролем, как Никита хорошо знает, требуется гораздо больше политического искусства, чем когда-либо требовалось Сталину. Хрущевской России нужны думающие люди — ее ученые и инженеры, — и Хрущев должен разрешить им думать. Они требуют уважения. Они могут обойтись без Хрущева, но Хрущев без них обойтись не может»¹³⁶.

Похоже, этот совет Хрущеву не показали. Во всяком случае, решение прекратить ядерные испытания он принял без консультаций с учеными. Американские политики не могли себе такого даже представить и увидели в этом очередную восточно-коммунистическую хитрость: русские, наверное, испытали все, что хотели, и теперь могут прекратить испытания надолго — зарабатывая политические очки и подбадривая леволиберальную оппозицию на Западе. Поэтому руководители США ответили, что, прежде чем присоединяться к мораторию, они должны провести все свои запланированные испытания. За лето 1958 года они провели около тридцати ядерных взрывов, и Хрущев приказал возобновить испытания.