Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Это стремление доказать (или показать?), что для него было неприемлемо отношение к нему как к вождю, пророку, символу, что прежде всего он человек, и этого человека он готов защищать с той же отвагой, как защищает других людей — защищать до последнего дыхания. Абсолютно точно выбранный жизненный принцип: «Если я не за себя, то кто я? Если я только за себя, то зачем я?» Может быть, это главное послание будущему читателю дневников. Дневники Сахарова — документ мифоборческий, в котором он сам разрушает миф о себе.

Я сохранила все написанное Сахаровым в Дневнике и все свои записи в нем без единого сокращения и какой-либо редактуры. И этот основной корпус книги отражает то время, когда Дневник создавался. Но примечания я начала писать спустя 12 лет после ухода Андрея из жизни. Это уже другое время, другие (мои!) оценки, и они (я это сознаю) субъективны.

Я старалась меньше писать о том, что уже в какой-то мере было сказано Андреем в «Воспоминаниях», в книге «Горький — Москва, далее везде», в моих книгах «Постскриптум», «Вольные заметки к родословной Андрея Сахарова» и в эссе «Четыре даты». В примечаниях я хотела, насколько мне это представлялось возможным, отразить нашу личную, семейную жизнь, наше мироощущение внутри нее, хотя оторвать это от того, что принято называть общественно-политической деятельностью, почти невозможно. Все переплеталось, и результаты наших попыток разграничения были иллюзорны.

При первоначальной моей попытке писать примечания в общепринятой безличной форме я поняла, что совершаю насилие над собой. Они сознательно написаны от первого лица. Я разрешила себе употребление местоимения «я» и Андрея в них называю Андрей, а не Сахаров.

В текст дневника вставлены (с учетом хронологии) некоторые разговоры на записках, стихи, письма, телеграммы и другие записи, носящие дневниковый характер.

Дневники охватывают 1977–1989 годы, причем последние три отражены в них крайне фрагментарно. Но мне хотелось (и я полагаю, что имею на это право) отразить нашу жизнь от первой встречи и до конца в более личном плане, чем это сделал Андрей в своих «Воспоминаниях». Поэтому я решила предварить Дневники этой вводной главой, которая охватывает временной период от октября 1970 года и до первой тетради дневника 1977 года.

(См. полностью Елена Боннэр, «До дневников», «Знамя», № 11, 2005 г. — Сост.)

Приложение 12 Таня Матон. К сороковому дню

Елена Боннэр, «Мы Здесь»

№ 182, 17–23 октября 2008 г.

Вечером пятого сентября в Париже, после двух дней в больнице, скончалась Таня Матон.

Сегодняшним российским правозащитникам это имя мало что говорит, но в семидесятые и восьмидесятые годы его знали многие из тогдашних диссидентов и политических заключенных. В декабре 1970 г. она содействовала публикации во Франции сведений о ленинградском «самолетном» процессе. После ареста Шихановича осенью 1972 года она была одним из инициаторов создания французского Комитета математиков в его защиту. Позже комитет стал международным и выступал в защиту Плюща, Любарского, Орлова, Щаранского, Сахарова и многих других репрессированных ученых и евреев-отказников. И все годы деятельности Комитета (70–80-е) Таня была его активной сотрудницей.

Когда Леонида Плюща после многих мучительных лет в психушке освободили и он с семьей эмигрировал во Францию, Таня стала составителем и редактором его книги «Дело Плюща» (L’affaire Pliouchtch. Paris: Ed. de Seuil, 1976). Книга сразу же была переведена на немецкий и вышла в издательстве Molden в том же году. А в 1977 г. вышла по-португальски в Рио-де-Жанейро.

Работала Таня в каком-то институте в области профориентации подростков, участвовала в сборниках по детской психологии, выступала на профессиональных конференциях.

Дважды политзэк Борис Вайль пишет о Тане в своей книге «Особо опасный»: «Как только наши друзья в Москве и Ленинграде узнали наш уватский адрес, мы стали получать множество посылок, писем, бандеролей. Нам слали продукты, которых никогда не было в нашем захолустье, да, впрочем, иных не было и в обычных московских магазинах. Француженка Таня Матон покупала для нас (не зная, впрочем, нас лично) тушенку в „Березке“. Такие же закупки делались и для других ссыльных, для заключенных и их семей. Фонда Солженицына тогда еще не было, но вот такой „Красный Крест“, „шапка по кругу“ — всё это уже было. Для нас эта помощь была большой поддержкой: и материальной, и моральной». (Вайль Б. Б. Особо опасный (первое издание):/ Предисл. К. И. Герстенмайер. — London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1980. — 400 c. Вайль Б. Б. Особо опасный (второе издание) Харьковская правозащитная группа; Художественный оформитель Н. Федорова. — Харьков: Фолио, 2005. — 320 с.).

Наверное, подобные слова могли написать и другие бывшие политзэки, ссыльные и многолетние отказники-евреи. Многим нашим диссидентам, которые эмигрировали во Францию, общение с Таней помогало адаптироваться в новой среде, но и ей это общение душевно давало очень много.