Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Таня продолжала регулярно, два раза в году, приезжать в Москву, где у нее начался серьезный роман, трагически оборвавшийся смертью ее героя от инфаркта. В промежутках между ее приездами мы нерегулярно говорили по телефону и еще менее регулярно переписывались. У Тани был округлый крупный и очень разборчивый почерк, писала она всегда черным шариком или фломастером, но не очень грамотно. Но и я сама тоже не ахти какой грамотей. Она обычно спрашивала про всех, кого встречала в нашем доме, поражала меня памятью на людей и тем, как быстро она начинала отдельно от меня приятельствовать и даже дружить с очень разными людьми. Подружилась она и с молодой парой, моими бывшими студентами Тамарой и Женей Врубелями. Это он прислал после кончины Тани ее фотографии, сделанные им в 1975 или 76-м году, когда она была у них в гостях в Израиле.

В очередной Танин приезд 5 сентября 1972 года мы — Таня, моя мама, Андрей и я — были у Цили Дмитриевой и Мани Разумовской, которых Таня считала своими тетками. Они «давали обед» в честь ее приезда. Должен был быть еще Иосиф Шкловский. Но он не пришел, предпочитая в то время поменьше встречаться с Андреем. За столом мы иронизировали на эту тему и, не забывая о еде, смотрели по телевизору Олимпиаду. Шла прямая трансляция из Мюнхена. И на наших глазах, с полной и страшной иллюзией нашего присутствия на стадионе, произошла трагедия захвата израильских спортсменов палестинскими террористами из «Черного сентября». Никогда не забуду ту ошеломленность и ужас, которые испытали мы шестеро, сидящих за праздничным столом.

А в следующем году Таня появилась в нашей тесной прихожей не в своем несменяемом плаще, зимой — с теплой подстежкой, летом — без, а в роскошной шубе, никак не соответствующей нашей тесной прихожей. На наши восторженные ахи-охи она рассказала, что получила значительную компенсацию от ФРГ за утраченное здоровье, купила квартиру, а шуба — это обрезки от квартирных трат.

Так у Тани появился новый адрес — 31, rue de la Colonie. Вскоре ей перестали давать визу в СССР. Нам перестали приходить письма от нее, но переписка с тетками сохранилась.

Впервые я была на новой ее квартире в августе 1975, когда через Париж ехала во Флоренцию на глазную операцию. Таня показалась мне роскошной — светлая, нарядная, какая-то сама по себе радостная. И в первые же минуты произошел краткий разговор, который мне запомнился навсегда. Я хвалила квартиру и то, как хорошо, с каким вкусом она все в ней обустроила. А Таня сказала: «Да, такая вот компенсация…». И, оборвав фразу, спросила: «Ну, а как твои бегемотики?». Так она называла моих Таню и Алешу, а потом так же стала называть их детей. Меня в этой квартире уже ждала большая книжная посылка от Валерия Чалидзе из Нью-Йорка — в «Хроника-пресс» только что вышла книга — Андрей Сахаров, «О стране и мире».

В этой квартире у Тани останавливалась мама на пути к детям в США. Там пользовались Таниным гостеприимством мамины польские подруги, бывшие узницы ГУЛАГа Аннет Ватле, Ядвига Сикорска, Эда Тушинска. Там бывали многие из советских диссидентов. Наверное, никто из них не подозревал, что этой квартире долгие годы предшествовала каморка на Муфтарке, не знали, что такое компенсация и за что она.

Все три раза, что я ездила во Флоренцию на свои глазные операции, Таня приезжала повидаться. Потом семь горьковских лет только из маминых открыток мы узнавали, что Таня в постоянном контакте с моими ребятами. И в конце 1987 или в 1988 она вновь приехала в Москву — кажется, это был ее последний приезд. В какой-то мере ее Москва опустела — тетки и Иосиф Шкловский в прошедшие годы скончались. Но она была в восторге от Горбачева и любое скептическое замечание Андрея в его адрес принимала в штыки.

А в декабре 1988 Миттеран устроил грандиозное празднование 40-летия Всеобщей Декларации прав человека, и мы были в Париже. В один из этих дней французские ученые, в основном, физики и математики, давали обед (ужин) в честь Юрия Орлова и Андрея Сахарова. Было многолюдно, шумно и интересно. Мы впервые увидели тех, кого знали только по именам, но так много сделавших для нашего освобождения. И не обошлось без спора, так как большинство из них были социалистами. С нашей стороны, в основном, выступал Юра. Таня переводила, но и сама была активной стороной в споре. И всё на ту же тему о возможности социализма — переходного, развитого, или с каким-нибудь, пусть даже человеческим, лицом. Все те же страсти. И у Тани в руке вечная сигарета.

В последующие годы, уже после смерти Андрея, мы встречались, когда я несколько раз очень неподолгу бывала в Париже. И еще очень нерегулярное телефонное общение. Да и какое общение — чаще проформа, возрастное снижение уровня эмоций.