Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

— Понимаете, очень многие знатоки Сахарова в кавычках — простите — полагают, что Сахаров был пацифистом. Так вот, именно Сахаров в свое время обратил мое внимание на преамбулу Всеобщей декларации прав человека. В ее третьем пункте сказано, что права человека должны охраняться властью закона для того, чтобы не было тирании и угнетения. Но люди, сказано там, имеют право на восстание против тирании! И Андрей Дмитриевич всегда говорил, что, исходя из этого пункта, мы не можем быть полными пацифистами. Однажды у нас в гостях в Москве, еще до ссылки в Горький, была известная певица и пацифистка Джоан Баэз. Вечером, думаю, весной 1978 года мы сидели на кухне и возник разговор об этом самом праве на восстание. И бедная Джоан заплакала, когда Андрей Дмитриевич сказал, что он не пацифист! «А я вас так любила!» — воскликнула она. Вот, примерно, такие же беседы и происходят у меня с внучкой.

— Был ли у Андрея Дмитриевича комплекс вины, или комплекс ответственности, за участие в создании ядерного оружия?

— У Сахарова есть соображения, высказанные не в личных разговорах. Я помню их как таблицу умножения. Он считал ядерное оружие оружием сдерживания. В том, что в течение его жизни, целых сорок пять лет, не было большой войны, заслуга именно ядерного оружия. Он считал, что ядерное разоружение по крайней мере до 20-х годов ХХI века, а может, и до середины века, не должно быть полным. Что ядерные державы должны сохранить от 5 до 10 процентов своего арсенала до середины следующего века. Но все эти пассажи кончались примерно такой фразой: «Конечно, если разразится ядерный конфликт, что грозит гибелью человечества, возможно, я передумаю. Если у меня еще останется время на это». Понятно?

— Вполне. Но это означало, по сути, ограничение или даже отмену того «права на восстание», о котором вы говорили выше. Ведь многие конфликты в мире, в том числе и в дорогом для вас Иракском Курдистане, связаны с попытками пересмотра границ и с угрозами втягивания в конфликты мировых лидеров…

— Я могу сказать о четком взгляде Сахарова. Он считал, что в Уставе ООН есть пункты, которые заложили многие современные противоречия и конфликты. Пункт о нерушимости границ и пункт о самоопределении наций противоречат друг другу, и надо бы выбрать из них приоритетный. Андрей Дмитриевич был убежден, что будущее должно базироваться только на принципе самоопределения. И только на основе самоопределения можно говорить о каких-то дальнейших объединениях, к примеру, о единой Европе и вообще о том, что сейчас называется глобализацией. А нерушимость границ — это тот принцип, который испокон веку означал преимущество не права, а силы. Двое сильных договариваются, что находящийся между ними слабый будет в подчинении у того или другого.

— Последний вопрос. Андрей Дмитриевич Сахаров объявлял голодовки, когда речь шла о принципиальных для него вопросах. То есть во имя идеи он готов был жертвовать собственным здоровьем, а возможно, и жизнью. Мог бы он жертвовать во имя большой идеи и жизнью других людей?

— Никогда! Не мог бы сам жертвовать кем-либо и никогда бы никого не призывал к жертве — это однозначно. И, кстати, о готовности к жертве собственными близкими и о том, что это представляется ему недопустимым, есть у него в дневнике — в связи с чтением книги одного известного писателя. Первую голодовку он объявил к приезду Никсона — за освобождение женщин-узниц политического лагеря в Мордовии. Это 74-й год. Голодовку 81-го мы проводили вдвоем. Две следующие, после моих инфарктов, держал один Андрей Дмитриевич. Сейчас я в какой-то мере заново переживаю эти голодовки. Потому что работаю с дневниками Андрея Дмитриевича. И я сегодня гораздо глубже понимаю всю невозможность для него жить дальше как обычно, без объявления тех голодовок…

Приложение 8 Елена Боннэр. Бессонной ночью в канун юбилея

«Литературная газета», 9 мая 1995 г.

Памяти начальника военно-санитарного поезда № 122

майора медицинской службы

Владимира Ефремовича Дорфмана.

Моя бессонница — это не возрастное, не то, о чем как говорила Анисья Кузьминична, псковская бабушка моих детей — «маленькие детки спать не дают, большие — сам не уснешь». Бессонница и головная боль — это после контузии, можно вместе со всей страной праздновать юбилеи. Сколько их уже было за прошедшие более полвека! Лежишь, уставившись в темноту. Память услужливо квантует прошлое, мешает с нынешним. Судит и милует.