О детях трудно рассказывать. Почти у всех дистрофия. Некоторые выглядят как ленинградские ребятишки в блокаду весной 1942 года. Тут не было войны, но вид голодных, до предела истощенных детей все время напоминает войну…
Я не смогла привыкнуть к смерти на фронте, не привыкла к ней в медицинском институте, не принимала, работая врачом, не принимаю детскую смерть и теперь. Ну, умирают от рака, лейкозов, еще от чего-нибудь такого, что неизвестно, как и чем лечить, — но от голода, от холода, от туберкулеза, от сифилиса, от кори, от дизентерии — теперь, в век сотен антибиотиков!..
Когда после приема врачи собираются вместе, они очень утомлены. Доктор Халида бледнеет, и в глазах ее за стеклами очков столько боли, будто она все пять часов приема вбирала эту боль от своих больных, чтобы им стало легче. Доктор Сальман закуривает, сигарета дрожит в его руке. Доктор Нашад уже не говорит о том, что нового пишут в газетах, руки его лежат на подлокотниках кресла неподвижно, как в лубках. Даже наш неугомонный доктор Абдул Хамид [директор госпиталя — Ред.] невесел и часто повторяет одну фразу: «Слишком много работы, слишком много!»…
Доктор Халида помогала мне при установлении диагноза врожденного сифилиса. В нашей стране я не сталкивалась с этим заболеванием: есть много болезней, которые у нас уже отошли в область истории или стали редкими…
В первом отделении после тяжелого, неизлечимого заболевания погиб мальчик с совсем не арабским именем Джордж. Может быть то, что мы вместе с доктором Хамидом пережили у кровати этого ребенка, сделало нас друзьями? Или, может быть, шестилетний Надир с тяжелым заболеванием кроветворной системы — сколько переливаний крови сделал ему наш юный доктор Аднан! А может быть мы стали друзьями, вместе радуясь, что хорошо идет на поправку застенчиво улыбающийся подросток — тезка бессмертного Саади. Уходя из госпиталя, мальчик сказал: «Когда вырасту, стану врачом!». А доктор Хамид пошутил: «С таким именем надо быть поэтом». И вдруг выяснилось: доктор Хамид любит стихи…
Чтобы мой рассказ о врачах Ирака был полней, хочется рассказать о наших иракских коллегах из города Сулеймания на севере страны, где я работала вместе с группой советских врачей. Но мне трудно писать только о госпитале в Сулеймании, я чувствую непреодолимое желание рассказать и о поездке из Багдада в Сулейманию и о возвращении назад на машине через обжигающую пустыню…
Госпиталь расположен в двух кварталах от центра города. Оборудование, кабинеты, палаты — все очень бедно. Некоторым врачам нашей советской группы прежде, чем начать работу, пришлось все заново налаживать и приводить в порядок. Особенно много трудностей было у хирурга и глазного врача. Надо учитывать, что в радиусе почти в двести километров нет больниц, и во всех случаях, требующих неотложной хирургии, больных везут в Сулейманию. Хирургу приходилось почти круглосуточно быть на посту, иногда его вызывали из столовой, иногда из кино, часто будили среди ночи.
Хрупкая светловолосая москвичка оказалась единственным глазником чуть ли не на весь Иракский Курдистан, а глазных болезней очень много; особенно распространена трахома. Некоторые больные нуждаются в операциях.
С первыми трудностями справились быстро, как на фронте, но работы не уменьшалось за все время пребывания наших врачей в Сулеймании…
Наверно, точно такие же трудности пришлось пережить и врачам других советских медицинских групп, работавших в Эрбиле, Куте, Амаре, Куфе и других городах Ирака…
Последний день в госпитале. Самые теплые пожелания и самые горячие рукопожатия!
Два часа дня. Ребятишки обычно в это время на прогулке. Мамы сидят на земле около входа в госпиталь. Я подхожу. Маленькая девочка, оттолкнувшись от колен матери, идет ко мне вперевалку, как уточка. По асфальту шлепают ее босые пятки. Она протягивает мне ручки. Я поднимаю ее. Милая измазанная мордашка! Почему-то вспомнила — доктор Халида говорила мне: «Мусульмане никогда не сторонятся людей, которые любят детей».
Девочку зовут Саад — «Счастье». Совсем недавно она лежала под пологом кислородной палатки, и глаза у нее были такие грустные! Сейчас она откинула головку и смеется — ей нравятся блестящие пуговки моей блузки…
7.2. Интервью «Дети, которых я „рожала“ в Багдаде, идут сейчас под пули»
«Известия», 29.01.2003
Кем был Сахаров на самом деле. Имя Елены Боннэр, жены и соратницы академика Сахарова, чаще всего упоминается в российской прессе в связи с правозащитной деятельностью в Чечне. «Известия» предложили Елене Георгиевне другую тему для разговора — вероятно, неожиданную для российских читателей и, как оказалось, глубоко личную для нее — ситуация вокруг Ирака. Елене БОННЭР в Бостон позвонил корреспондент «Известий» Борис ПАСТЕРНАК.
— Елена Георгиевна, я знаю, что задолго до знакомства с Андреем Дмитриевичем Сахаровым вы работали в Ираке врачом. Как вы там оказались?