Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Третья жизнь — Андрей! Как в старой сказке, сошлись две половинки души, полное слияние, единение, отдача — во всем, от самого интимного до общемирового, всегда хотелось самой себе сказать — «так не бывает!». «Ты — это я» — формула этой жизни. Она стала высшим смыслом всей жизни. Всех — первой, второй, третьей. И объединила их в одну.

Теперь я в четвертой жизни. Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Десять месяцев — триста дней. Скоро год…

Каждое утро возвращает к реальности, в которой Андрея нет, его несмятая подушка. Утром всего трудней заставить себя жить.

Днем приходит обыденность, Звонки, люди, дела. Вечер и ночь до 3–4-х теперь у меня самое светлое время суток — его бумаги, статьи, книги.

И «Воспоминания» — мы семь лет ждали выхода книги в свет. Почему так долго? Это уже другой детектив, на другой сцене — в США. Дети и Эд Клайн боялись, что выход книги может ухудшить наше положение, что мы станем жертвой какой-нибудь очередной провокации КГБ или других советских властей. Вместо того, чтобы заключить с издательством договор с солидным авансом, который является реальным залогом быстрого издания книги, они заключили договор на основе секретности. В договоре нет фамилии автора, нет названия, но указано, что о рукописи в издательстве может знать только редактор и переводчик, что она должна секретно храниться, не выноситься из издательства, что ее публикация может быть остановлена на любом этапе, и еще много таких пунктов, которые тормозили работу. Затрудняла невозможность посоветоваться с автором, если перевод вызывал сомнения, особенно там, где речь шла о науке.

Но главной причиной, почему книга не вышла еще тогда, когда мы были в Горьком, — был страх детей. Ругать их за это, когда мы вернулись? Они же волновались за нас. А у Андрея появилась возможность увидеть книгу целиком, разложить на столе. Он не мог отказаться от этого. Начал что-то править в русском тексте и в переводе. Окончательный перевод научных глав — авторизованный, он работал над ним в Нью-Йорке в феврале 1989 года. А предисловие к книге «Горький, Москва, далее везде» и эпилог к «Воспоминаниям» положил мне на стол утром 14 декабря 1989 года. Вот она — четвертая дата. Я прочла эти страницы, когда Андрея не стало. Последние слова обращены ко мне: «Жизнь продолжается. Мы вместе». Это голос Андрея.

Жизнь продолжается. Мы вместе. Каждый раз, когда я беру книгу в руки, только прикасаюсь к ее обложке, меня пронизывает острая боль при мысли, что Андрей не увидел ее. Теперь я понимаю, какой это был невероятный труд. Столько раз писать книгу почти заново, годами балансируя между надеждой и неверием, что удастся закончить. И подвиг! Со всеми его человеческими терзаниями, отчаянием, усталостью, о которых я попыталась рассказать, и возвращением к работе. Еще один подвиг человека, который всегда и во всем был достоин своей судьбы.

Москва — Бостон,

Июнь — декабрь 1990

Приложение 7 Елена Боннэр о командировке в Ирак в 1959–1960 гг

7.1. Из статьи «Ирак. Глазами друга»

«Нева», № 3 и № 4, 1961

Мы летим в Багдад! Нас двадцать шесть советских врачей, мы будем работать в разных городах Ирака… Эти записки — не дневник туриста. Мы приехали сюда работать, а при совместной работе в людях, с которыми общаешься, открывается много такого, чего нельзя понять ни на каких самых дружеских приемах и встречах, ни в каких самых интересных туристских поездках!

… Мой госпиталь… Так повелось с той поры, как я первый раз в жизни пошла на работу: там, где работаешь, всё становится твоим, — чувствуешь себя сразу частью целого, а в какой-то мере и хозяйкой этого большого целого. Так было и здесь. Госпиталь сразу стал моим.

Госпиталь детского благополучия, по-арабски — «Хемайя Атфаль», — очень старый, достался он республике в наследство, и наследство это далеко не богатое. Многое в нем не так, как хотелось бы тем, кто здесь работает, кто его любит и говорит о нем «мой госпиталь».

… Семь отделений, лаборатория, аптека, служебные помещения и вытянутое, похожее на большой сарай здание, где ведется амбулаторный прием. Там десять врачебных кабинетов с выходами на две стороны, и около них бесконечные толпы женщин с детьми: ежедневно сюда обращаются более полутора тысяч человек… У меня на амбулаторном приеме ежедневно до ста больных. Их с трудом сдерживает санитар, впуская в кабинет только по десять человек. Мне лучше, чем другим врачам, так как я веду амбулаторный прием вместе с врачом-резидентом. А другие врачи в одиночку выдерживают прием в сто пятьдесят — сто семьдесят человек.

Летом распаренные, разгоряченные, потные мамы и дети. Осенью те и другие — замерзшие. Очень краткий опрос: понос? рвота? сыпь? температура? уши? глаза? Рецепт. Несколько слов о том, как принимать лекарства и когда прийти снова. Следующий больной…