Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

С возвращением АД и ЕГ в Москву все закрутилось-завертелось. Как спрессовано было время! Невозможно поверить, что прошло всего 3 года между той встречей на Ярославском вокзале и похоронами АД. Ведь столько всего произошло! Я стал часто бывать у Сахаровых дома, на Чкалова. И АД, и ЕГ всегда были очень приветливы, собственно, я впервые с ними общался по-настоящему. Почти всегда еще кто-то был и, конечно, все сидения проходили на кухне. Я еще застал Руфь Григорьевну, мать ЕГ, вернувшуюся из Бостона назад в Москву. РГ была из Иркутска, как и мои родители, так что у нас было о чем с ней поговорить. Но она вскоре умерла. Как-то раз мы оказались втроем с АД и ЕГ и не на кухне, а в большой комнате. Я не помню точно, когда это было, но скорее всего в 1987 году. Вдруг АД посерьезнел, строго посмотрел на меня и написал на бумажке: «Вы получали мое письмо в апреле 1985 года?» Я кивнул. «И что? Почему Вы не передали то, что я просил, Каллистратовой?». «Я не смог, она отказалась со мной встретиться» — написал я. «И что?» «Мне удалось переправить Вашу записку на Запад». И тогда он написал и показал мне и ЕГ: «Я думаю, что Макс, действуя в одиночку, спас нас».

Надо было спешить, ведь в любой момент может наступить реакция и гебня опять возьмет верх. Меня больше всего интересовала реформа Академии наук, и я написал об этом статью и отнес ее в самое прогрессивное издание перестроечного времени, Moscow News, которое возглавлял Егор Яковлев. Статья пролежала несколько месяцев, но Яковлев напечатать ее так и не решился. В марте 1988 года она все же была напечатана в «Литературной газете». В вышедший летом 1988 года сборник «Иного не дано» была включена моя развернутая статья на ту же тему. Редактором сборника был Юрий Николаевич Афанасьев, и это была первая книга в истории СССР, коротая не подверглась цензуре. В сборнике появилась первая опубликованная в СССР публицистическая статья АД, она называлась «Неизбежность перестройки». Сборник пользовался колоссальным спросом, и в короткий срок вышло несколько тиражей, каждый по 100 000 экз.

Воодушевленные успехом, участники сборника решили объединиться в постоянно действующий дискуссионный клуб «Московская трибуна», который возглавил АД. Клуб просуществовал какое-то время, и я часто бывал на его заседаниях. Кстати, Галина Старовойтова пришла в политику именно через «Московскую трибуну». Но потом АД оказался вовлечен уже в настоящую политику, был избран народным депутатом, и его участие в «Московской трибуне» сошло на нет, после чего клуб прекратил свое существование. У меня самого не было намерений заниматься политикой. Помню мою реакцию на очень эмоциональное выступление Леонида Баткина на одном из заседаний «Трибуны». Баткин призывал всех «трибунцев» бросить свои профессиональные дела и заняться политикой, чтобы не упустить данный нам Горбачевым шанс. Я всей душой поддерживал идею превращения СССР в демократическую страну, но не готов был ради этого жертвовать собой и своим призванием ученого. Оглядываясь назад, я часто думаю о том, что шанс мы все-таки упустили. Но был ли шанс на самом деле или так нам только казалось? Ведь, как теперь ясно, демократический СССР — это оксюморон.

Еще несколько эпизодов из того незабываемого времени. Тогда в Москве необычайную активность развил некто Лазарь Меклер, который убедил легковерных журналистов, что он гений и что он решил проблему самоорганизации молекулы белка. Он ко всем, в том числе и ко мне, приставал со своей «гениальной» работой, подробности которой он, впрочем, так никогда и не обнародовал из опасения, что ее у него украдут. Он мне регулярно звонил, и я под всяческими предлогами уклонялся от общения с ним. Но он сумел промылиться к АД. Так как деятельность Меклера была в области моей экспертизы, АД спросил мое мнение. Учитывая загруженность АД всем на свете, я не стал пускаться в длинные объяснения, а просто сказал, что Меклер шарлатан, и если он опять возникнет, я советую спустить его с лестницы. Через пару дней мне звонит Меклер и извергает на меня поток площадной брани. Я сначала опешил, а потом понял, что АД буквально передал ему то, что я о нем сказал. Разумеется, я повесил трубку. Когда я вскоре был у Сахаровых дома, я выразил АД свою претензию: «Зачем же Вы передали Меклеру мои слова? Мне пришлось услышать в свой адрес столько матерных эпитетов, сколько я не слышал за всю мою жизнь.» Пожалуй, я никогда не видел, чтобы АД так смеялся.