Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

У меня был случай конфронтации в школе: учительница сильно опаздывала на урок, и большая часть класса решила уйти. Несколько учеников осталось, в том числе мальчик по фамилии Эдельман. Заводилы класса решили побить его за «предательство». Я начал заступаться за него, меня спросили: почему ты, Алексей Иванович Семенов, заступаешься за еврея? Я заявил, что я тоже еврей. В результате Эдельман ушел, а драка произошла со мной. Я пришел домой с синяками, мама пошла в школу устраивать скандал из-за антисемитизма. Было собрание с классной руководительницей, представителем пионерии. На нем мне ставили на вид, что я вступаю в конфронтацию с коллективом, я выступил с обличительной речью об антисемитских настроениях в классе. В результате я перешел в другую школу. Мне было вполне свойственно вступать в конфронтацию с окружающей средой. Это было особенно легко, потому что дома было полное единодушие и поддержка — родственников, друзей — в такого рода ситуациях все были на моей стороне. Так что психологически мне было легко вступать в детскую максималистскую конфронтацию с окружающей средой. Мамин переход от оппозиционного восприятия мира к активной диссидентской деятельности для меня был естественным.

Мы с мамой были очень близки, любили вместе гулять, когда у неё было свободное время. Мы сначала ездили по её делам, она встречалась с разными людьми, а в перерывах мы разговаривали: о книгах, о поэзии. Если бы мы общались только дома — как обычные мамы с сыновьями — то общались бы очень мало. Мама много работала, а также занималась всевозможной деятельностью помимо работы. Она была завучем медучилища — это уже большая работа. Много времени занимало то, что она руководила самодеятельностью в этом училище. Она подрабатывала литературной деятельностью, как рецензент в литературной консультации Союза Писателей СССР: и потому что интересно, и потому что деньги всегда были нужны. Вычитывала рукописи, писала какие-то статьи. Много времени посвятила созданию книги «Имена на поверке»[325] и, главное, Севиной книжечки[326], вместе с Лидой Багрицкой-Суок, которая жила с сестрой, вдовой Олеши, Ольгой.

Так как квартира, которую бабушке дали, была недалеко от Театра на Таганке, до появления Андрея Дмитриевича (после чего дом стал опасным для многих из-за того, что был под постоянным наблюдением) после одиннадцати вечера у нас появлялось значительное количество актеров Таганки. Они приходили к нам на кухню, которая для этих целей именовалась «Трактир веселых нищих» и до часу, до двух ночи пили чай, разговаривали. То есть мама жила очень активно. Редко была возможность общаться только нам вдвоем, но я с удовольствием принимал участие во всем этом.

До того, как Таня вышла замуж, почти каждое лето мы куда-то ездили втроем. Мама, Таня и я. Чаще всего это было что-то вроде походов на юг. После того, как Таня вышла замуж, но ещё не появился Андрей Дмитриевич, мы вдвоем с мамой плавали на байдарках в Подмосковье, ходили вдвоем в пешие походы — на неделю, на две. Я очень любил походы с мамой.

Когда появился Андрей Дмитриевич, они ездили с мамой в разные места. Я уже был постарше, не всегда мог, но когда получалось, с удовольствием с ними ездил. Два раза у нас были большие путешествия в Среднюю Азию, несколько раз на юг — в Грузию, Армению. Когда мама уже познакомилась с Андреем Дмитриевичем, как-то раз мы тоже сходили на байдарке (кажется, весной 73-го). Его с нами мама не взяла, хотя он очень хотел. Мама сказала, что нам нужно вдвоем побыть. Андрей Дмитриевич довез нас до места начала похода, а, затем, через неделю забрал там, где поход завершался.

В Мордовию в 1977 году я ездил с мамой и Андреем Дмитриевичем в надежде, что удастся получить свидание с Эдуардом Кузнецовым. В тот раз оно не состоялось. Тогда он голодал, было непонятно, что с ним происходит. Тогда с мамой в Мордовию я ездил впервые. До этого она несколько раз ездила на свидание к Кузнецову, потому что она была записана его теткой, что неправда. Она успела это оформить, когда ещё только началось дело о захвате самолета. В документах она осталась его «какой-то тетей». Даже КГБ не поинтересовался, с какой стороны она тетя Кузнецова. В тот раз свидания с ним не дали из-за какого-то нарушения с его стороны. Но обещали дать позже. Мы ездили в декабре 1977, 1 марта 1978 я уехал из СССР.

Тогда мы жили в доме офицеров в поселке рядом с лагерем. Этот дом был и общежитием, и гостиницей для приезжих. Помню, смотрели по телевизору «С легким паром», так как уже начался предновогодний сезон. Многие жители этого дома, включая офицеров исправительных лагерей, были заинтересованы тем, что приехал Сахаров с супругой: не поддерживая, но и без агрессии. Мама писала заявление, пыталась опротестовать отказ в свидании. Она была на свидании у Кузнецова ещё во время суда. Потом свидания полагались, но они были редкими.