Дедушкины голодовки… Я не раз слышала аргумент, что «жизнь Сахарова много дороже причин и людей, за которых он голодал». А раз так, Елена Георгиевна оказывалась виноватой в том, что делал дедушка… Правильное решение принимал ли дедушка, нет ли — ни у кого нет права их судить. Голодовки дедушки были чудовищно трагичны для всей семьи. В течение голодовок и в результате принудительного кормления, дедушка, по всей вероятности, перенёс микроинсульт. Очень вероятно, что все эти трагические события не прошли бесследно для его здоровья. Во время голодовки дедушки весной 1984 года, КГБ ни за что не хотел дать Сахарову и Боннэр снова вкусить победу, удовлетворив их просьбу (выезд Елены Георгиевны на лечение в Америку). В какой-то момент моему дяде Диме видимо «посоветовали» послать телеграмму мачехе, требуя от неё отговорить отца голодать и угрожая ей прокуратурой за «подстрекательство к самоубийству». Дима приехал к моей маме с этим предложением. Формулировка про «прокуратуру» казалась маме совершенно дикой (моя мудрая тётя Люба сразу отказалась даже обсуждать эти вопросы). Дима настаивал. В конечном итоге и мама отказалась участвовать в этой телеграмме. Как поступил далее Дима неизвестно, но телеграмма с угрозой прокуратурой и подписями «Таня, Люба, Дима» была получена Еленой Георгиевной в момент, психологическую тяжесть которого трудно себе представить.
На следующий день, полубольная от нервного напряжения, мама решила, что просто ждать в стороне, когда отцу грозит гибель, она не может, и мы пошли посылать телеграмму от маминого имени на наш почтамт в Ружейном переулке. Мы вместе с мамой заполняли бланк телеграммы: «Глубокоуважаемый Константин Устинович![323] Умоляю Вас сделать всё возможное, чтобы спасти жизнь моего отца. Татьяна Сахарова». Маме тоже не прошли даром эти события — мысли о дедушкиной голодовке и насильственном кормлении привели маму к нервному срыву. Позднее в Горьком, когда дедушка поднял тему, насколько несправедлива была телеграмма с «прокуратурой», которую мама не посылала, мама рассказала ему всю эту историю. «Этого я не знал, — сказал дедушка. — За эту телеграмму Черненко — большое тебе спасибо».
Елена Георгиевна любила побаловать детей. В моём детстве она дарила мне чудесные вещи, которые я носила, не снимая. Привезенное ей для меня из Италии красное пальто «Даффлкот» вызывало восхищение всех ребят во дворе. Свитер цвета морской волны с белой отделкой был моей любимой вещью несколько сезонов. В мои школьные годы она не раз штопала мои любимые свитера и связала мне пару славных шапочек и шарфиков. Когда я поступила в университет летом 1985 года, Елена Георгиевна послала мне из Горького маленький красный плейер. Не слишком подкованная в современных технологиях, она написала про заветное чудо техники: «…вид этой красной мыльницы вроде вполне подходит современной студентке». Хотя многие её подарки сохранились только в памяти, на полке книжного шкафа стоит её первый кляссер с марками. Когда я училась в первом классе, Елена Георгиевна подарила мне на Новый Год кляссер для марок, в котором первые несколько страничек она заполнила сама. Как сейчас помню, на первой страничке была марка с французским трёхцветным петушком. Он поразил моё воображение задиристостью своей позы и легкомыслием своих красно-сине-белых перьев. На следующей страничке был целый блок красочных марок Монголии. Завладев таким образом моим вниманием, Елена Георгиевна сказала, что у меня есть «допуск» ко всей дедушкиной корреспонденции на предмет поиска марок. «Марочные привилегии» сохранились у меня на долгие годы. Иногда Елена Георгиевна давала мне разбирать конверты, которые она собрала для меня, но чаще я сама шла либо к серванту на даче или в горьковской квартире — места хранения дедушкиной корреспонденции.
Годы горьковской ссылки для меня смешали в себе и самое близкое, неторопливое общение с дедушкой и Еленой Георгиевной и воспоминания о самых трагических событиях их жизни. Иногда, когда я приезжала в Горький на каникулы в тёплое время года, мы шли гулять на Оку, где можно было настроить радиоприемник на «Голос Америки» и «Свободу», избежав персональной глушилки над дедушкиной квартирой, которая не позволяла никогда послушать радио дома. В зимние холодные вечера мы могли часами сидеть вместе в гостиной, за телевизором, чаем и болтовней, с Еленой Георгиевной с какой-нибудь штопкой в руках. Мы ездили в лесок на прогулку, а за дедушкиной «Ладой» неотступно следовала одна и та же «Волга».
Елена Георгиевна заботилась о том, чтобы оплатить мне и маме железнодорожные билеты в Горький — родителям такие расходы были бы не под силу. Она же помнила все дни рождения и праздники, посылая поздравительные телеграммы и денежные переводы. Дедушка писал мне поздравительные стихи (с ссылкой на моё увлечение живописью):