Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

А потом инициативу проявила научная общественность, был митинг перед зданием Президиума АН СССР с требованием выдвижения Сахарова от Академии. Конечно, это было рискованно: от округа мы его уже выдвинули, а многие академики подписали в свое время позорное письмо против него. С другой стороны, были люди, готовые Сахарова поддерживать: особенно не академики, а сотрудники более низкого звена: доктора, научные сотрудники, был клуб избирателей Академии наук (КИАН).

В результате Андрей Дмитриевич оказался перед трудным выбором: отказать коллегам-друзьям из Академии и остаться в округе либо нарушить данное ранее нам обещание и избираться от Академии. Было очевидно, и жизнь это подтвердила, что Сахаров должен избираться от Академии, но как трудно ему было принять это решение! И тут разумный голос Елены Георгиевны, конечно, сыграл очень большую роль.

То, как она вела себя в момент смерти Андрея Дмитриевича, произвело на меня неизгладимое впечатление. Когда Сахаров умер, я приехал к ней на квартиру, Шабад тоже приехал туда… Это было на следующий день. Умер он совершенно неожиданно. У них были две двухкомнатные квартиры на разных этажах. Он работал в нижней квартире, которую ему выделили после ссылки, а встречался с людьми, обедал, ужинал, как обычно, в верхней у Елены Георгиевны. Он должен был прийти на ужин, и никак не шел, не шел. Не знаю, была ли дверь открыта… Елена Георгиевна спустилась, а он лежит мертвый в конце коридора. Говорили, что это связано с его редкой сердечной болезнью. Но можно было предположить что угодно — не такой глупой была версия, что его убили. У КГБ есть любые возможности: например, на расстоянии остановить сердце. Её твердая позиция: она об этом не будет говорить ни одного слова, потому что это бессмысленно, и доказать это мы не сможем. Она понимала, что это будет восприниматься как популизм. Она, наверное, искала какие-то признаки, и, если бы увидела их, стала развивать. Она была собрана, готова была взять максимальную ответственность за его похороны: чтобы они были значимыми, чтобы всё прошло по уму. У неё был сильный характер. Если бы был хоть намек на покушение, мы бы потребовали расследования, но таких признаков не было.

Как Сахарова хоронили. Она сказала: «Мне уже звонил Примаков — (по-моему, Примаков, может быть, это кто-то ещё подтвердит) — сказал, что ему поручено возглавить правительственную комиссию по похоронам Андрея Дмитриевича». Он предлагал гражданскую панихиду провести в колонном зале. Она сказала, что не хочет. Там хоронили всех руководителей государства — это просто оскверненный зал. Они-то считали, что это высокая честь… Приняли решение, что мы делаем собственную общественную комиссию по похоронам. По-моему, туда вошли Толя Шабад, Юра Рост, ещё какие-то люди. Она вошла в эту комиссию как руководитель. Это всё формально было, на словах. Не думаю, что где-то есть документ, в котором написано «Общественная комиссия по похоронам Андрея Дмитриевича Сахарова».

Она говорит: «Мне сейчас будет Примаков звонить, я должна ему что-то ответить». Мы выработали ответы. Она сказала, что мы создали свою комиссию, и сами будем принимать решения. Я не помню, к этому времени было ли решено, что прощание будем устраивать во Дворце молодежи. Не помню, почему мы на нем остановились: возможно, это был один из предложенных вариантов. Примаков сказал, что будет заседание правительственной комиссии по похоронам Сахарова, попросил приехать наших представителей в Кремль. Он послал машину, поехали я и Шабад — так я впервые попал в Кремль. Там были Примаков и ещё кто-то. Мы довольно жестко с ними спорили и отбили основное: что прощание проводим сутки. По-моему, мы позже сказали, что будет шествие и митинг и добились этого — сначала нам не хотели давать такую возможность. Она всем этим руководила, была очень собранной.

Также важная история — съезд «Демократической России». Мы — люди малоизвестные — помогали стать депутатами СССР людям более известным. После выборов стало понятно, что нужно объединить все группы поддержки, а их было много: группа поддержки Бориса Ельцина, клуб избирателей Академии наук, избирательная комиссия «Мемориала», движение поддержки Тельмана Гдляна и Николая Иванова.

Сначала мы сделали Московское объединение избирателей. Постепенно мы поняли, что мы, руководители этих групп, должны пойти на выборы в России и в Москве. Я пошел в России, выбирался по второму национально-территориальному округу. Естественным образом, постепенно создавалась политическая организация.