Читаем Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна полностью

Бывая в Вашингтоне, Люся порой останавливалась у нас. Она и Рахиль Григорьевна, Надина мама, познакомились еще в Москве, до нашего отъезда. Они были одного года и месяца рождения, февраль 1923, два-три дня разницы, и это обстоятельство обыгрывалось — «Смотрите, какие похожие». А более непохожих трудно было себе представить.

Их год рождения был особым для России — про мужчин 1923 года рождения говорили, «таких мужчин нет». В июне 1941-го, когда началась война, этим ребятам было по 17 лет. Их только-только призвали в армию, они ничего не знали, ничего не умели, универсально становились пушечным мясом. (Мой дядя, того же года рождения, музыкант, был одним из них: он погиб в первые дни войны. Одно из хлопьев в облаках стандартных похоронок, покрывших тогда Россию, нашло и мою семью — «пропал без вести».)

Обычно плавный разговор шел у Люси неважно, она переключалась, старалась видеть всех в комнате. Да и курить надо — а в гостях с курением надо выходить. С Рахиль Григорьевной делалось исключение — они садились рядком на диване, и глядя умильно друг на друга, подолгу говорили. Мне нравилось их фотографировать.

Мы с Надей были у нее дома в Бостоне где-то за неделю до того, как она легла в госпиталь, месяца за четыре до ее смерти. Цвет лица у нее был землистый, но так было уже давно. Как обычно, много курила. Не помню, о чем говорили. Пощелкали камерой, я даже сделал крохотное видео. А потом ее не стало. Выступая на ее похоронах, я пытался шутить. Шутка получилась небогатая, но я знал, идею шутки на своих похоронах она бы одобрила.

2016–2017, Вашингтон, США

<p>Изабелла Мажбиц</p>

Изабелла Александровна Мажбиц, врач акушер-гинеколог, кандидат медицинских наук, эмигрировала в США в 1981 год. Сокурсница Елены Георгиевны по 1-му Ленинградскому медицинскому институту, дружила с ней всю жизнь.

В августе 1947 года на вступительном экзамене по русскому языку и литературе член экзаменационной комиссии спрашивает абитуриентку Елену Боннэр «Прочтите Евгения Онегина», а будущая студентка переспрашивает «Всего?». Эту шутку многие из нас запомнили на многие годы, так как она знала на память от первой до последней строки всего «Евгения Онегина».

И. Мажбиц, 1990.

У нас на курсе было 600 человек и только пятеро или семеро из них были старше нас на 6–7 лет — прошедшие войну, они для нас были другим поколением. И только одна из них была молодая, высокого роста, стройная, статная, с гладкими, черными, зачeсанными назад волосами, красиво очерченными губами и очень выразительным лицом, хотя один глаз не был здоровым и это было относительно заметным на ее лице. Как мы узнали позже, это было последствием ранения, которое она получила в 1941 году.

В ней чувствовалась какая-то особая внутренняя сила, которая притягивала, а не отталкивала. Когда она говорила, ее хотелось слушать, всегда чувствовалась ее заинтересованность в том, что говорит собеседник. Поистине, она слушала глазами тоже.

На первом курсе мы готовились к сдаче экзаменов по химии, анатомии, и потому проводили много времени вместе. Она быстро схватывала материал и легко запоминала прочитанное. Мне было не очень интересно то, что мы читали по учебнику, но я до сих пор с удовольствием вспоминаю, как я впервые узнала от неё о поэзии Есенина и Блока. Я даже не слыхала эти имена, поскольку в программу школы они не входили (я кончала школу «для девочек» в 1947 году).

Лена читала наизусть мне их стихи, и я открывала для себя нечто значительное. Пожалуй, с этого времени началась моя персональная влюбленность в Елену Боннэр, которая продолжалась около 60 лет.

На мое восьмидесятилетие, уже в Америке, я получила от Лены «юбилейное» поздравление, в котором она вспоминает экзамен по анатомии и как мы заедали запах анатомички черным хлебом…

На втором курсе она уже была членом профсоюзного бюро института. Ее выступления на наших собраниях, слова, сказанные ею, всегда западали в душу, и не только студенты нашего курса слышали ее, но администрация тоже. Hаш декан, руководитель курса, прекрасный доцент, умнейший, добрейший Айк Осипович Айвазян, светлая память ему, был большим и понимающим другом Елены Боннэр и всегда поддерживал ее обращения о помощи студентам и в других непростых случаях.

Один из наших студентов, Дaвид Ривин, приехал в Ленинград из Белоруссии, поступил в институт и жил в одной комнате с семьей своей тети, был пятым членом семьи в одной маленькой комнате в коммунальной квартире. Перед приездом в Ленинград он перенес туберкулез легких и был очень слаб физически.

Он помнил всю свою жизнь, как Елена «заставила» администрацию института дать ему место в общежитии, где он и жил до окончания института, став прекрасным хирургом-отоларингологом в Гомеле, у себя на родине в Белоруссии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, эпоха, судьба…

Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное
Всё живо…
Всё живо…

В книгу Ираклия Андроникова «Всё живо…» вошли его неповторимые устные рассказы, поразительно запечатлевшие время. Это истории в лицах, увиденные своими глазами, где автор и рассказчик совместились в одном человеке. Вторая часть книги – штрихи к портретам замечательных людей прошлого века, имена которых – история нашей культуры. И третья – рассказы о Лермонтове, которому Андроников посвятил жизнь. «Колдун, чародей, чудотворец, кудесник, – писал о нем Корней Чуковский. – За всю свою долгую жизнь я не встречал ни одного человека, который был бы хоть отдаленно похож на него. Из разных литературных преданий мы знаем, что в старину существовали подобные мастера и искусники. Но их мастерство не идет ни в какое сравнение с тем, каким обладает Ираклий Андроников. Дело в том, что, едва только он войдет в вашу комнату, вместе с ним шумной и пестрой гурьбой войдут и Маршак, и Качалов, и Фадеев, и Симонов, и Отто Юльевич Шмидт, и Тынянов, и Пастернак, и Всеволод Иванов, и Тарле…»

Ираклий Луарсабович Андроников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева
Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Александр Алексеев (1901–1982) – своеобразный Леонардо да Винчи в искусстве книги и кинематографе, художник и новатор, почти неизвестный русской аудитории. Алексеев родился в Казани, в начале 1920-х годов эмигрировал во Францию, где стал учеником русского театрального художника С.Ю. Судейкина. Именно в Париже он получил практический опыт в качестве декоратора-исполнителя, а при поддержке французского поэта-сюрреалиста Ф. Супо начал выполнять заказы на иллюстрирование книг. Алексеев стал известным за рубежом книжным графиком. Уникальны его циклы иллюстраций к изданиям русских и зарубежных классиков – «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Доктор Живаго», «Дон Кихот»… «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Пиковая дама» Пушкина, «Записки из подполья» и «Игрок» Достоевского с графическими сюитами художника печатались издательствами Парижа, Лондона и Нью-Йорка. А изобретение им нового способа съемки анимационных фильмов – с помощью игольчатого экрана – сделало Алексеева основоположником нового анимационного кино и прародителем компьютерной графики.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Лидия Степановна Кудрявцева , Лола Уткировна Звонарёва

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии