Одна из проблем Люсиного здоровья — вредность для сердца ее глазного лекарства, вредность для глаз нитропрепаратов, без которых она не может прожить ни одного дня. Это — порочный круг. Время работает не на нас, оно работает против Люсиного здоровья. Бездействие — губительно. Именно поэтому я считаю необходимой голодовку, при всем ужасе этого решения, опасности для меня и для Люси, еще большей, чем для меня. Я не вижу иного выхода.
Софья Васильевна, мы оба желаем Вам всего лучшего. Мы любим и помним Вас.
Будьте здоровы.
11 января 1985. Ваш А. С.»
«5/1–1986 г.
Дорогая Софья Васильевна!
Простите, что долго не отвечал письмом. Хотел узнать что-либо определенное о Люсиной операции. Ну и обычная лень, и „недосуг“. К сожалению, врачи, видимо, не решаются на операцию — слишком обширна зона поражения и инфаркт не свежий. С другой стороны, часть сердца в хорошем состоянии, т. е. сильно рисковать незачем. Окончательно узнаю через неделю. В общем, врачам видней. Главное, что Люся увидела своих! Стресс от разлуки — это, наверно, была главная причина инфаркта.
Победа была такой трудной для нас обоих — особенно для Люси, она перенесла 10 страшных месяцев изоляции, незнания и беспокойства за меня, физических и моральных мучений — и такой необходимой.
Мы действительно ничего не знали о Вас. Очень жаль, что Вы вдобавок ко всему упали. <…>. Я сейчас живу мыслями о Люсе там, и пытаюсь изучать статьи о суперструне (не знаю, говорит ли Вам что-нибудь это слово, но звучит оно хорошо, музыкально). Я, вроде Вас, 27 дек. упал (поскользнулся), ушиб спину в области легких. Неприятно, но терпимо. Пройдет в свое время… Быт меня не затрудняет — я умею и могу все делать сам, не спеша. Все необходимое есть. Настроение хорошее.
Аля и Катя Шихановичи прислали фото, на некоторых Вы рядом с Люсей, и на вид почти не изменились. Это меня радует и хочется пожелать Вам „держаться в седле“ подольше. С Новым годом, с новым счастьем. Целую Вас. Андрей».
Все семь лет — с 1980 по 1986 — Елена Георгиевна не только разделяла все тяготы Горьковской ссылки (какие и не снились жёнам декабристов), но поистине героически поддерживала связь Андрея Дмитриевича с Москвой, доставляла его рукописи, вела правозащитную деятельность. В 1980 году она приняла мужественное решение продолжать работу Московской Хельсинской группы, когда почти все члены этой группы либо были арестованы, либо вынуждено покинули СССР. Не менее мужественным, и трудно давшимся ей, было решение об объявлении самороспуска этой группы в сентябре 1982 года, когда на свободе осталось только 3 члена группы: она сама (в Горьком!), Софья Васильевна (тяжело больная и под следствием) и Наум Натанович Мейман (который отчаялся сделать здесь что-либо полезное и добивался разрешения на выезд). Основной мотив был, как она потом писала, спасти С. В. от ареста и высылки. Эти поступки Елены Георгиевны характеризуют её уменье подставлять плечо и брать огонь на себя.