Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Сестра Джемилёва рассказала мне о планах возвращения крымских татар в Крым (тогда шла борьба за это, а её брат Мустафа сидел в тюрьме). Мне хотелось знать, каким образом предполагают расселить много людей, не затронув интересов тех, кто занял их место. Тогда казалось, что это важный вопрос, и не должны пострадать те, кого переселили на освободившиеся места. Ответ на свой вопрос я получил исчерпывающий, понял, что моё беспокойство разделяют и руководители борьбы за прекращение дискриминации прав целого народа, выселенных крымских татар. Очередной раз я убедился, что даже в этой трудной ситуации польза была бы для всех, если бы предоставили право выработать правила возвращения представителям заинтересованных сторон, а потом всем строго им следовать.

Дальнейшая история продемонстрировала, что главным источником беззакония было государство, беспрерывно нарушающее права человека. К какому количеству трагедий это привело, трудно оценить. Напряжение, похоже, несколько ослабло после развала Советского Союза, а Крым оказался под юрисдикцией Украины. В результате присоединения Крыма к России снова обострилась вражда между крымскими татарами и государством.

Хотя разговор с сестрой Джемилёва продолжался почти буквально всё время пути от Жуковки до Белорусского вокзала, Татьяна Великанова[260] успела рассказать мне о Енгибарове[261] — одном из замечательных мимов, оказавшемся в тяжёлой ситуации. До сих пор стыдно: мог, пусть просто пожертвованием, принять участие в его судьбе, но почему-то уклонился. Обвиняю себя, потому что не помню даже причину своего неучастия. Возможно, её и не было.

Думаю, описание этого эпизода уместно среди заметок о Елене Георгиевне.

* * *

Как я узнал о высказывании Елены Георгиевны, не помню, но уверен, что авторство принадлежит ей. Поразило оно меня, прежде всего, справедливостью. Но и чёткостью, лапидарностью, эффективностью. Так как я, думаю, неплохо знал Елену Георгиевну, представляю каких душевных мук стоило ей прийти к такой мысли и посчитать, что ею надо поделиться. Елена Георгиевна советовала: необходимо приравнять террористов-смертников к оружию массового поражения.

Сейчас эта мысль более актуальна, чем тогда, когда была высказана[262].

29 августа 2017 г.

Марго Каллистратова

Каллистратова Маргарита Александровна, геофизик, дочь Софьи Васильевны Каллистратовой.

Вспоминаю с восхищением и благодарностью

Елена Георгиевна Боннэр — замечательный человек, о котором трудно думать и говорить в прошедшем времени. Мудрость сочеталась в ней со страстностью, редкая целеустремлённость — со способностью к компромиссам, жёсткость суждений — с добротой и уменьем сопереживать и сочувствовать, преданность правозащитному движению — с превосходным чувством юмора, гордость — с удивительной простотой и доброжелательностью в обращении, бесстрашие — с трогательной заботой о безопасности и благополучии друзей и близких.

Марго Каллистратова

До 1980 года я её видела, в основном, «на Воровского» — у моей мамы, Софьи Васильевны Каллистратовой, которую они с Андреем Дмитриевичем всегда навещали в день рождения, а после ссылки Сахарова — «на Чкалова», куда я провожала маму в приезды Елены Георгиевны из Горького. У нас до сих пор хранится огромная коробка из-под конфет с олимпийской символикой и незамысловатой надписью:

«Здесь видна Олимпиада,
Но в конфетах нету яда.
Из горькой Горьковской глуши
Вас поздравляем от души.
Андрей и Люся.»[263]

Эти конфеты Елена Георгиевна вручила маме 19 сентября 1980 года, в один из приездов в Москву.

С первой же встречи с Еленой Георгиевной я почувствовала огромную симпатию к ней, но самостоятельно осознать масштаб её личности я смогла лишь намного позже, а вначале воспринимала её, в основном, через призму отношения к ней моей мамы. Они любили и глубоко уважали друг друга. Меня поразило то, что она сразу отметила одно свойство моей мамы, которое всегда восхищало меня, и которое Елена Георгиевна очень точно сформулировала в своих воспоминаниях: «И ещё одно удивительное качество отличало Софью Васильевну, редкое и трудно объяснимое. При ней люди становились лучше. Она как-то непонятно пробуждала всё хорошее в них, то, что было сковано обстоятельствами жизни или особенностями характера. Они становились отзывчивей, человечней». (Елена Боннэр, «Всечеловечность», в книге «Заступница» [13].)