Андрей Битов: Мираж сюжета

Читаем в «Пушкинском доме»: «В россыпи битого стекла; ничком лежал шкаф, раскинув дверцы, а рядом с ним, на рассыпанных страницах, безжизненно подломив под себя руку, лежал человек. Тело. На вид ему было лет тридцать, если только можно сказать “на вид”, потому что вид его был ужасен. Бледный, как существо из-под камня, – белая трава… в спутанных серых волосах и на виске запеклась кровь, в углу рта заплесневело. В правой руке был зажат старинный пистолет, какой сейчас можно увидеть лишь в музее… другой пистолет, двуствольный, с одним спущенным и другим взведенным курком, валялся поодаль, метрах в двух, причем в ствол, из которого стреляли, был вставлен окурок папиросы “Север”. Не могу сказать, почему эта смерть вызывает во мне смех».

Таким образом, сочинитель находит себя на страницах романа убитым то ли в результате самострела (неаккуратного обращения с оружием), то ли на дуэли, что в целом равнозначно.

«Что же тут смешного?» – возникает вопрос.

На него Битов отвечает в конце романа, повторно вставляя эпизод с псевдосмертоубийством Левушки Одоевцева: просто они с Митишатьевым устроили импровизированную дуэль на музейных пистолетах, а так как были к тому моменту в изрядном подпитии, что все закончилось известным русскими безобразием и разгромом. Ну и, разумеется, все остались живы-здоровы.

Сюжет «Пушкинского дома», и так носивший характер предельно иллюзорный, теперь же в полной мере обрел черты миража, что может рассеяться, «как дым, как утренний туман», и перенести читателя в сферы до того момента неизведанные совершенно, причем и автору в том числе.

Позволим и мы себе воспользоваться этой иллюзией, этим фантомом, рискнем недоумить читателя, чтобы впоследствии оправдать этот риск, пойти за битовской максимой «в России нет сюжета, есть только язык и судьба» до конца.

Мираж сюжета I

Место действия: Переделкино
Время действия: 1998 год.
Действующие лица:
Андрей Битов
Семен Буденный
Софист – конь
Александр Сергеевич Пушкин
извозчик
заяц-русак

По улице Павленко мимо писательских заборов ошую и выжженной солнцем «неясной поляны» одесную вышли к Сетуни.

Вернее, к металлической лестнице, сварные ступени которой едва держались на болтах-тридцатках, грохотали, если на них наступить, извивались под ногами, что твои змеи, скрежетали зловеще.

Тут-то Битов и накрыл левой ладонью макушку головы, словно бы сам себя благословил сойти по этим чудо-сходням к Иордану, и сообщил, что сегодня с утра посетил парикмахерскую, где его обрили налысо, и он теперь совершенно похож на Будду.

«Теперь-то понятно, почему он сам себя благословляет», – подумалось, ведь в противном случае этот жест можно было бы найти весьма дерзновенным, даже кощунственным, истолковать его совершенно превратно, подменив при этом смыслы, топонимы и имена – Сетунь на Иордан, например, а Будду на пророка Господня Иоанна.

Правой рукой Битов взялся за поручень и пошел вниз – вся шаткая конструкция ожила сразу же, задвигалась, загрохотала, заходила ходуном, как это бывает на корабле, когда он попадает в боковую волну, и даже самым надежным образом прикрепленные к палубе детали экстерьера, снасти и грузы, начинают срываться со своих мест и биться о чугунные кнехты.

Река Сетунь теперь уже не та, что была раньше, она совсем обмелела, здесь с трудом можно найти места, где будет едва по колено, хотя старожилы еще помнят те времена, когда сюда верхом приезжал Семен Михайлович Буденный – купался сам и купал своего коня Софиста.

Софист осторожно входил в воду, не выпуская при этом из вида своего хозяина, словно боялся, что может что-то пропустить или сделать неправильно, в том смысле, что не так, как это делал Семен Михайлович, чем разочарует, огорчит или даже обидит его смертельно.

Но все шло хорошо слава Богу, и хозяин выказывал своему коню всяческие знаки внимания и одобрения, мол, не тушуйся. И Софист смелел, улыбался в ответ, ступал величаво, посматривая, впрочем, себе под ноги. Замечал, как по над песчаным дном стелилась напоминавшая снаряженную обойму к самозарядному карабину Симонова стая рыб.

Замирал тут же как вкопанный, боясь пошевелиться, чтобы их не спугнуть.

– Не бойсь, иди, – звал Софиста Семен Михалович, который стоял в воде уже по грудь, а его «белуха» – хлопковые кальсоны и рубаха, набухли, постепенно поменяв цвет с белого на телесный. Нет, он никогда не раздевался догола во время купания коня, находя это неприличным при своем друге и любимце.

А на берегу реки уже сидели мальчишки, тыкали пальцами в легендарного командарма и кричали:

– Смотри, какой усатый дед!

– Это не дед, это – Буденный!

Металлическая лестница закончилась, и сразу наступила тишина.

Битов вошел в Сетунь и лег на дно, оставив на поверхности только свою голову.

Голову Будды.

Но у Будды, как известно, не было усов, а у Битова они были.