Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Мандельштамы уехали из Коктебеля в середине июня, за месяц до того, как у Белого случился тепловой удар, от последствий которого он уже не оправился, но они, безусловно, знали и о болезни Белого, и о выходе — в ноябре 1933-го — его мемуаров «Начало века» с предисловием Л. Б. Каменева, в котором писатель был объявлен ненужным и даже вредным для современности, пробродившим всю жизнь на затхлых задворках культуры… Это, по мнению друзей и близких Белого, усугубило коктебельский недуг, приблизило его кончину.

В декабре Белого госпитализировали в тяжелом состоянии, а через месяц он умер.

Смерть Белого пришлась на 8 января 1934 года. В этот день происходило первое в 1934‐м расширенное заседание оргкомитета Союза советских писателей. То есть все те, кто должен был принимать решение по этому вопросу, были на месте. Тут же и порешили, что похороны будут организованы по высшему разряду, то есть — за счет оргкомитета, в торжественной обстановке, с музыкой, гражданской панихидой, назначенными ораторами, почетным караулом, передачей мозга в Институт мозга, кремацией, погребением урны на Новодевичьем кладбище, передачей информации через ТАСС, публикацией некрологов в центральной печати и пр. Уже на следующий день тело было перевезено в Дом писателей на Поварскую. А 10 января состоялся торжественный вынос тела и кремация. К мероприятиям такого размаха писательская общественность еще не очень привыкла. Происходящее в зале Дома писателей произвело впечатление на многих присутствовавших там и нашло отражение в их дневниках, мемуарах, письмах[1623]. Среди тех, кто присутствовал на похоронах, был и Мандельштам. Более того, он даже умудрился попасть в неловкую ситуацию:

Говорит, что стоял в последнем карауле, а до этого — «стояли Пильняки — вертикальный труп над живым». В суматохе М<андельштаму> на спину упала крышка гроба Белого[1624].

Сразу после похорон и под явным впечатлением от увиденного им была начата работа над циклом памяти Белого: стихотворение «Голубые глаза и горячая лобная кость…» датировано 10–11 января, стихотворение «Утро 10 янв<аря> 34 года» («Меня преследуют две-три случайных фразы…») — 16–21 января. Обратим внимание на то, что в заглавие основного, трехчастного стихотворения, структурирующего цикл, вынесена не дата смерти Белого — 8 января, а дата гражданской панихиды, состоявшейся 10 января[1625]. К правке и доработке стихотворений Мандельштам возвращался в 1935 году, во время ссылки в Воронеже. Однако работа так и осталась незавершенной.

Вопросы возникают и при определении полного корпуса текстов, навеянных кончиной Белого, и последовательности стихотворений цикла, и при выборе приоритетных редакций и вариантов. Об окончательных редакциях и вариантах в отношении этой части наследия Мандельштама речь не идет в принципе, так как произведения не готовились к печати, а записывались лишь для памяти, чтобы впоследствии можно было вернуться к их отшлифовке. Нахождению окончательного ответа на значительный круг вопросов мешает практически полное отсутствие автографов: стихотворения сохранились по большей части в позднейших списках Н. Я. Мандельштам и людей из окружения поэта[1626].

Тем не менее на общем фоне творчества Мандельштама 1930‐х стихотворный цикл, посвященный памяти Андрея Белого, может считаться не самым трудным для понимания и интерпретации. Все же очевиден повод, вызвавший эти стихи к жизни, — смерть Андрея Белого, и ясен основной эмоциональный посыл, основной месседж, идущий от поэта к читателю: Мандельштам провожает Андрея Белого в последний путь, прощается с ним и оплакивает его кончину.