Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Дважды Белый в «берлинской» редакции мемуаров дал объяснения случившемуся разрыву. Одно объяснение можно условно назвать «музыкальным», другое — «поэтическим».

«Музыкальная» интерпретация оказывается, по Белому, связана с тончайшим музыкальным слухом Метнера:

<…> он был замечательным дирижером, но только в другом вовсе смысле, естественно дирижируя интересами, жившими в душах людей, в них влюбляясь и страстно обрушиваясь на все то, что могло отклонить от главенствующего лейтмотива, в котором вставал для него человек, ему близкий; когда в этом близком, по мнению Метнера, побеждала враждебная тема, способен он был разорвать с этим близким; и мстить ему злобными, саркастическими гримасами <…>[1328].

Именно эта — в целом положительная — особенность душевной организации Метнера привела, как намекает Белый, к «расхождению» между ними:

<…> я считаю, что суть расхождения с Метнером подготовилася не житейскими недоразумениями, а отклонением от подслушанного лейтмотива — от солнечного художества, обернувшегося темой Листа, иль — магии, переходящей почти в шарлатанство, в «каллиостризм»: «Каллиостро», меня погубивший, по мнению Метнера, — Штейнер[1329].

Иными словами, Белый признает, что не держит на Метнера зла, так как Метнер, борясь с антропософией, действовал из лучших побуждений и в соответствии с логикой своего «дирижерского» характера.

«Поэтическое» объяснение ссоры представляется еще более интересным и показательным для постдорнахских настроений Белого. Оно связано с интерпретацией посвященного Метнеру стихотворения «Старинный друг» применительно к ситуации разрыва отношений. В поздних редакциях мемуаров, в опубликованной версии «Начала века» стихотворение «Старинный друг» также обыгрывается, но очень лаконично и в безнадежно-пессимистическом ключе:

<…> женившись на А. М. Братенши, уехал он; я был у него в Нижнем в 1904 году; мы оживленно переписывались; вскоре в Нижний послал ему стихотворение «Старинный друг»; в нем описывалось возвращение сквозь сон позабытого, древнего друга, зовущего из катакомбы — на солнце, на воздух: к свободе; он тотчас ответил: «Старинный друг — я». В конце же стихотворения появляется гном <…>; он нас заключает обратно в гроба.

Через тринадцать лет понял: эти «гроба» — разделившие нас идеологии, о которых разбилась прекрасная дружба: с 1915 года уже не встречались мы; Метнер стал — «враг» (НВ. С. 101).

Напротив, в «берлинской» редакции «Начала века» тема пророческого стихотворения раскрывалась иначе, с акцентом на грядущее примирение. «Старинный друг» обильно цитировался, причем не по сборнику «Золото в лазури» (1904), а по «гржебинскому» изданию 1923 года: