Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Летом 35 года я привезла в Воронеж горсточку коктебельских камушков моего набора, а среди них несколько дикарей, поднятых Мандельштамом. Они сразу воскресили в памяти Крым, и в непрерывающейся тоске по морю впервые вырвалась крымская тема с явно коктебельскими чертами. <…> Мандельштам <…>, потрогав пальцами крымские камни, написал стихи, в которых впервые простился с любимым побережьем: «В опале предо мной лежат Чужого лета земляники — Двуискренние сердолики И муравьиный брат — агат…» В этих стихах отголоски старого спора, стоит ли поднимать простой камень: «…Но мне милей простой солдат Морской пучины, серый, дикий, Которому никто не рад…»[1152]

Валерий Брюсов вообще «не болел этой „каменной болезнью“ Коктебеля»[1153].

А вот Леонид Леонов, согласно воспоминаниям Натальи Северцевой, постарался — к ужасу фанатов коктебельских камешков — процесс собирания коммерциализировать:

Леонид Леонов, тогда Ленька Леонов, не был яростным собирателем камней. Он собирал мальчишек и с ними вел торговлю: 1 рубль за чайный стакан маленьких халцедонов и 1 рубль за большой сердолик или фернампикс. Леонов накупил камней, но так как не понимал точно, что хорошо, а что ерунда, то попросил ему отобрать и выставил. Но тут все каменщики запротестовали. Как он ни скандалил, особенно его жена, жюри не разрешило[1154].

У Белого же работа над экспонатом коллекции включала ряд стадий. Сначала камешки собирались в специальный «синий мешочек», который «был сшит в Коктебеле из особенно прочной материи, которая могла бы выдерживать „трение тяжестей“. Этот мешочек сопутствовал затем Б. Н. во всех поездках, вплоть до последней <…>»[1155]. Однако выискивание камешков на пляже было лишь первым и самым простым этапом работы. Далее начиналось творчество. Камешки проходили тщательный отбор и систематизировались. Потом раскладывались, как мозаика:

Верхний слой в них составлялся из «уникумов», нижние же слои — из «фоновых» камешков. Уникумы — это был целый разряд камешков, особо выделенных и отмеченных Б. Н. за те или иные «индивидуальные» качества. Свои «уникумы» он знал наперечет и высоко их ценил. «Фоновые» — это были камешки, сами по себе ничем не замечательные, но дававшие в общем необходимую гамму оттенков.

Эти тщательно продуманные и «выношенные отстои» укладывались чаще всего в продолговатых синих коробках от папирос «Таис»: «Очень удобный формат», — как находил Б. Н.[1156]

Одна из таких папиросных коробок «Таис» представлена в фонде Мемориальной квартиры Андрея Белого. Но относится она к более позднему времени — к концу 1920‐х, к периоду отдыха на Кавказе. Крымские же камешки дошли до нас в привезенных из Крыма деревянных коробочках.

* * *

Впрочем, целиком и полностью отдаться собиранию камешков Белому мешало одно нервировавшее обстоятельство. Он приехал в Коктебель не столько для отдыха, сколько для работы над романом «Москва», который надо было скоро сдавать.