Андрей Белый. Между мифом и судьбой

На нижнем балконе, где обедали, были еще прибавлены столы, на них разделены места с надписью владельца камней. Выставляли лучшие из каждого вида. <…> Андрей Белый был крайне взволнован: «Я тут не помещусь! Мне мало места. Наташа, я Вам доверяю принести мои камни, их очень много, несколько десятков папиросных коробок!» Я с верхней палубы вниз носила коробки с камнями, держа руки около живота. Андрей Белый ставил одну на другую, пока не дошел до подбородка. «Так, теперь несите и не трясите». Он шел за мной. «Осторожнее, не споткнитесь». Я, как осел, останавливалась около стола, и Борис Николаевич по одной коробке снимал сверху вниз и расставлял на столе.

Он подписывал каждую коробочку. Названия: «Заря», «Закат Европы», «Думы» и т. д. Камни, один, допустим, плоский, охра, лежал внизу и его слегка прикрывал с одной стороны зеленый, а с другой — белый. Кто-то тронул пальцем и подвинул. «Боже мой! — <Борис Николаевич> схватился за голову. — Вы всю картину испортили»[1145].

Сам Белый относился к своей коллекции не как к летней забаве, а очень серьезно, без юмора. Он ощущал себя художником, выставляющим свое творение на людской суд.

<…> к осени у меня было до 120 коробок с разного рода орнаментом из камней; и я для коктебельцев периодически устраивал выставки, располагая коробки по градациям орнаментальных линий и колоритов, моделируя свои мысли об истории и эволюции культур; от Атлантиды до… культуры будущего, —

рассказывал он Иванову-Разумнику с гордостью 8 декабря 1924 года (Белый — Иванов-Разумник. С. 304).

Как истинный творец, Белый тщательно фиксировал и запоминал отзывы публики и авторитетных критиков о своем собрании камешков. Так, очень льстила ему похвала жившего в Крыму знаменитого художника К. Ф. Богаевского. В позднем, опубликованном в 1930 году эссе «Как мы пишем» он горделиво припоминал, что коллекцию его «камушков <…> одобрил художник Богаевский»[1146]. Белый также откровенно хвастался высокой оценкой своего собрания со стороны научного сообщества: «<…> ученые с Карадагской биологической станции просили меня пожертвовать мою коллекцию для биологической станции, как образец петрографического анализа коктебельского пляжа» (Белый — Иванов-Разумник. С. 304). Эту просьбу он демонстративно «не исполнил <…> (часть выбросил, часть — привез в Москву)» (Там же), ценя прежде всего художественный, а не научный потенциал своей коллекции.

С Волошиным, лучше всех знавшим толк в коктебельских камешках, Белый находился в состоянии полемики. Коллекция Волошина у Белого, — как вспоминала Клавдия Николаевна, — не вызвала большого восторга. Но и Волошин поначалу отнесся к коллекции Белого негативно: